Мифы классической древности

Тяжело было Агамемнону; мучился он и скорбел и не находил себе спасения. Страдальческий вид его тронул сердце Менелая: жаль его стало Менелаю, жаль стало и несчастной девы; подошел он к брату, раскаялся перед ним, что оскорбил его упреками и злою, язвительной речью, и отказался от всех требований своих. "Отри слезы, брат, прости меня: я беру назад все, что говорил тебе перед этим. Омрачился мой разум; безумен я был, как малоумный, пылкий сердцем отрок; вижу теперь, каково поднимать руку на детей своих! Распусти дружины, разойдемся по домам; не допущу я, чтобы для меня ты принес такую неслыханную ужасную жертву!" Благородное слово брата порадовало Агамемнона, но не рассеяло его печали. "Доброе, великодушное слово сказал ты, Менелай, – отвечал Агамемнон, – но не спасти мне теперь дочери. Рати ахейцев, собравшиеся здесь, заставят меня принести ее в жертву. Калхас возвестит волю богини перед всем народом; а если бы старец и согласился молчать – его гадание знает Одиссей. Честолюбив и хитер Одиссей и любим народом; он, коли захочет, возмутит все войско: умертвят нас с тобою, а потом и Ифигению. Если бежать мне от них в свое царство – они, всей ратью, пойдут вслед за мною, разорят города мои и опустошат мою страну. Вот каким беспомощным горем посетили меня боги! Об одном прошу тебя, брат: позаботься, чтобы Клитемнестра ничего не знала о судьбе дочери до самой той поры, когда падет она под жертвенным ножом. Хоть этим облегчи мою скорбь".

Между тем Клитемнестра въехала в стан и приближалась к шатру супруга. Менелай оставил брата, а Агамемнон один пошел навстречу супруге и детям и старался скрыть свою печаль и отчаяние. Лишь только успел он сказать несколько слов с Клитемнестрой, подбежала к нему Ифигения и, радостная, нежно обняла отца. "Как рада и, что вижу тебя опять, после долгой разлуки! Только что же ты мрачен так, чем озабочен ты?" – "Много забот у вождя, дитя мое!"

– "О, полно сокрушаться заботами, отец; проясни чело, взгляни на нас: мы опять с тобою; будь же весел, оставь свою суровость". – "Я рад, дитя, что вижу тебя такой веселой". – "Рад, а у самого текут слезы из очей!" – "Больно мне думать, что вскоре опять мы расстанемся, и расстанемся надолго". – "Ах, если б можно было и нам отправиться в путь с тобою". – "Скоро отправишься ты в путь – в далекий путь, и вспомнишь ты во время того пути об отце своем!" – "Что же одна я отправлюсь в путь или вместе с матерью?" – "Одна: и отец, и мать далеко будут от тебя". – "Что бы ни было, отец мой, ты скорей только возвращайся к нам из похода!" – "Прежде чем выступить в поход, мне нужно принести еще здесь жертву, и при этом жертвоприношении ты не будешь праздной зрительницей". Не мог Агамемнон продолжать далее; разговора с дочерью, не предчувствовавшей нисколько близкой гибели своей; снова слезами наполнились его очи и, обласкав дочь, он велел ей идти в приготовленный для нее шатер. По отходе Ифигении Клитемнестра стала расспрашивать мужа о роде и достатках жениха их дочери и о том, что было приготовлено для брачного празднества и какие приготовления нужно было еще сделать. Тяжело было Агамемнону скрывать от супруги убийственную истину; мрачно и коротко отвечал он на ее расспросы и посоветовал ей наконец возвратиться назад, в Микены, и остаться там до дня бракосочетания: неприлично, говорил он, жить женщине в ратном стане, между мужчинами, да и дочери, оставшиеся дома, нуждаются в присмотре и заботах матери. Клитемнестра не послушалась мужа и не согласилась предоставить ему заботы об устройстве брачного торжества. Безутешный, вышел тогда Агамемнон из своего шатра и пошел к Калхасу: надеялся он, что провидец найдет, может быть, средство спасти дочь его от смерти.