Мифы сталинской эпохи

В ту зиму 1929–30 гг. в деревнях и селах наблюдалась страшная картина: крестьяне сгоняли на колхозные дворы (часто просто сараи, окруженные заборами) всю свою живность: коров, свиней, овец, коз, кур, гусей. Руководители колхозов понимали решение партии по-своему – если обобществлять, то все, вплоть до последней птицы. Кто, как, на какие средства будет кормить скотину в зимнее время – предусмотрено не было. Естественно, что большинство животных скоро погибло от голода. Более искушенные крестьяне заранее резали свою скотину, не желая отдавать ее колхозу. Тем самым по животноводству нанесли удар сокрушительной силы, от которого оно не скоро оправилось.

Фактически с колхозов первое время взять было совсем нечего. Города стали испытывать еще большую нехватку продовольствия. Это к вопросу, с которым мы постоянно сталкиваемся, что у нас в стране многие правильные в принципе вещи часто делаются абсолютно бездумно, с неким животным остервенением. Ведь ничто не мешало партийным руководителям дать дополнительные инструкции председателям колхозов, объяснить, что далеко не всю скотину, включая уток, кур и гусей, нужно насильно сгонять на колхозные дворы. Когда нет абсолютно никаких условий для их содержания, когда совершенно непонятно, кто будет нести за нее ответственность – лучше этого вообще не делать.

Результаты, естественно, не заставили себя долго ждать. Нехватка продовольствия обусловила нарастание внеэкономического принуждения в аграрном секторе, чем дальше, тем больше. У крестьянина уже ничего не покупали, просто брали даром, что в свою очередь приводило к дальнейшему сокращению производства.

Разумеется, крестьяне не желали отдавать свое зерно, скотину и инвентарь. Их можно было понять. Многие из них открыто выступили против местных властей и деревенских активистов. В ответ те переходят к раскулачиванию, с 1930 года возведенному в ранг государственной политики. Аренда земли, использование наемного труда были запрещены, определением кто кулак, а кто середняк занимались непосредственно на местах, единой, точной классификации не было. В некоторых районах к кулакам приписывались те, у кого были две коровы, или две лошади, или просто хороший дом.

Потом каждый район получил свою норму раскулачивания. Вы только вдумайтесь – нет ни единых правил, ни четких определений, есть только процент врагов, которых нужно выявить. Кто что хочет, то и творит, под шумок сводят личные счеты с односельчанами. У соседа, например, хороший, качественный забор, значит, он кулак. Так и запишем… А что кроме этого забора у него никогда в жизни ничего не было и перебивался он со жмыха на воду, никого уже не волнует. Кулак! Кто-то не доедал, полжизни копил на корову, значит, подкулачный элемент. Запишем… Экстремизм первых лет советской власти к тому моменту еще не выветрился, у нас ведь были уже подобные начинания, еще в начале 20-х годов. Тогда, например, отдельные горячие умы, начитавшись Александры Коллонтай, решили социализировать женщин, обобществить их, так сказать. Ну, чтобы все принадлежали всем. Только окрик из ЦК остановил эту вакханалию, а то, что происходило, извините, в провинции и в провинциальных городах во время этого обобществления женщин, я рассказывать, пожалуй, не буду. Поверьте, это было очень страшно…

И вот вместо того, чтобы извлечь уроки из былой дикости, продолжили делать ровно то же самое. Теперь по отношению к крестьянам. Все общее – и точка! Специальным постановлением в феврале 1930 года кулачество поделили на три категории. Первая категория – контрреволюционный актив. Эти подлежали аресту и могли быть приговорены к смертной казни. Вторые – активные противники коллективизации. Их надлежало выселить в отдаленные районы страны. Третья категория – наименее вредные, они должны расселяться в пределах района, на бросовых землях. То есть вдумайтесь, что на самом деле получили в сухом остатке. Речь шла уже не о зерне, не о скотине, не об урожаях, речь о людях. Человек работал всю жизнь, собирал хороший урожай, потому что день и ночь заботился о земле, о хозяйстве. Его моментально сделали контрреволюционным активом и, согласно постановлению, приговорили к смертной казни. Отсюда возникает первый вопрос – скажите, а кто-нибудь, глядя на подобное, захочет много и качественно работать? Когда ты знаешь, что за это тебя арестуют и расстреляют как контрреволюционный актив. Второй вопрос – какой стимул работать в колхозе, где все общее? Как известно, коллективной ответственности не бывает, ответственность всегда лежит на ком-то одном, бывает лишь коллективная безответственность. Товарищ Сталин, например, в годы войны это прекрасно понимал, вся ответственность лежала на нем, остальные лишь помогали. Поэтому он принимал решения единолично. Да, советуясь с другими, да, обсуждая, но последнее слово всегда было за ним, Сталин осознавал степень своей ответственности. В случае с колхозами мы имеем противоположную картину – никто не хочет брать ответственность на себя.