— Да и пора понять наконец, что интересы переселившихся сюда испанцев противоречат этим дурацким принципам. Стало быть, послать к черту принципы! У обосновавшихся здесь испанцев интересы в корне другие. И пусть господин министр зарубит это себе на носу. Пусть поднатужится! А коли он будет упорствовать слишком, то намекните ему, что в полицейских архивах имеется некий документик, в котором рассказывается о самых настоящих римских оргиях, и в частности об одном случае, когда некий извращенный парнишка изображал там роды. Предоставляю слово инспектору полиции.
Дон Селес потупился. Полковник-лисенсиат съязвил:
— А повитухой был испанский полномочный министр.
Дон Селес простонал:
— Не нахожу слов…
Тиран Бандерас скорчил презрительную гримасу:
— Случается, что Испанию порой представляют совершеннейшие подонки.
Дон Селес вздохнул:
— Я поговорю с бароном.
— Поговорите и дайте ему понять, что репутация его в наших руках. Полагаю, что посланник взвесит свои поступки. А заодно передайте ему сердечнейший привет от генерала Бандераса.
Тиран сделал легкий кивок — на какие только способны деревянные истуканы — и на прощание сказал:
— Дипломаты обожают всякие проволочки, и потому ясно, что проку от первого заседания не будет никакого. Посмотрим, что принесет нам завтрашний день. Республика может погибнуть от междоусобиц, но никогда не согласится на иноземный диктат.
Тиран Бандерас вышел на галерею и, склонившись над походным столиком, стоя начал подписывать стремительным росчерком приказы и приговоры, которые секретарь трибунала лисенсиат Каррильо извлекал из папки и подсовывал хозяину. Белые стены были размалеваны страхолюдными изображениями пыток, адских мучений, погребений и зеленых чертей. Подписав последнюю бумагу, тиран с нарочитой внятностью заговорил. Огромную индейскую пасть его искривила скорбная зеленая гримаса:
— Чав-чав! Милейший лисенсиат, у нас есть некоторый должок перед старой маркитанткой Седьмого легкокавалерийского. Чтобы оказать ей должное, правосудию следует примерно проучить одного доблестного военачальничка за учиненный им дебош. И это одного из наиболее уважаемых моих друзей! Скажу больше — моего приятеля полковника Домисьяно де ла Гандара! Если я прикажу высечь этого разбойника, то он, и без того заигрывающий с повстанцами, мигом переметнется к ним и будет на всех перекрестках обзывать меня деспотом. А не защитить старуху, отказаться от слова, которое я ей дал, значило бы запятнать себя. Что бы вы посоветовали, лисенсиат?
— Это гордиев узел, хозяин.
Тиран Бандерас, все с той же зеленой гримасой, обратился к толпе прихлебателей:
— Друзья, прошу не расходиться. Останьтесь и выскажите свое суждение. Вы поняли, о чем я говорил с господином лисенсиатом? Вы все хорошо знаете моего приятеля. Отличный парень, и мы все его высоко ценим! Но высечь его как дебошира — значило бы разъярить его и толкнуть в объятия революционеров. Наказать и оставить на свободе? Он будет мстить. Должен ли тиран Бандерас — как именует меня презренная чернь — быть в этом случае великодушным или он должен быть осторожным? Подумайте, друзья, ваше мнение мне чрезвычайно ценно. Создайте трибунал и решите дело по совести.
Раздвинув состоящую из трех колен подзорную трубу, тиран прислонился к арке, за которой расстилался сад, и погрузился в созерцание звездного неба.
Прихлебатели собрались в кружок в другом конце галереи, чтобы «решить по совести» тот вопрос, который тиран Бандерас бросил им, как бросают собакам кость. Лисенсиат Каррильо с хитрой ухмылкой судейской лисы задает вопрос:
— Интересно, что думает по этому поводу сам хозяин?
Лисенсиат Начо Вегильяс разевает рот, таращит глаза и вместо ответа квакает:
— Ква-ква!
Майор Абилио дель Валье, пощипывая козлиную бородку, с презрением смотрит на него.
— На этой струне сейчас не сыграешь!
— Придется поломать голову, майор!
Лисенсиат Каррильо гнул свое:
— Хорошо бы угадать мнение хозяина и высказаться соответственно.
Начо Вегильяс, продолжая паясничать:
— Ква-ква! Буду следовать вашим озарениям, милый мой лисенсиатик.
Майор дель Валье пробормотал:
— Чтобы не попасть впросак, пусть каждый поставит себя на место генерала.
— Начнем с вас, майор?
— Между чем и чем я должен выбирать, лисенсиат?
— Либо не сдержать слова, данного старой ведьме, либо вздрючить незадачливого полковника де ла Гандара.
Майор Абилио дель Валье, продолжая пощипывать козлиную свою бородку, отшутился:
— Мой совет — сначала расстрелять Домисьяно, а потом высечь.
Лисенсиат Начо Вегильяс вдруг по-человечески пожалел несчастного полковника:
— А вдруг хозяин посчитается со старой дружбой, и бывшая духовная близость умерит строгость наказания?
Лисенсиат Каррильо, обращаясь к майору дель Валье, напыщенно заметил:
— Майор, вы разрубили этот гордиев узел, подобно Александру Великому.
Вегильяс поморщился: