Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Стихотворец и хроникер считали себя отличными игроками в ломбер; старая толстуха маркиза постоянно выигрывала у них, уверяя притом, что ее партнеры — первоклассные ломберисты.

Кавалером, благосклонности которого больше всего добивались дамы, был некий Альфредо де Мендоса, все еще сходивший за молодого человека. Его имя и фамилия были, казалось, заимствованы из какого-то бульварного романа. За изящество и изысканность его в шутку прозвали Альфредиссимо.

Он безумно любил аристократическое общество и успех в салонах, со всеми он вел себя чрезвычайно обходительно и на первый взгляд мог показаться типичным светским угодником, хотя на самом деле вовсе им не был. Любезность его была естественной, и он даже не думал извлекать из нее какую-либо выгоду. Он жил почти исключительно для других, всячески считался со вкусами и наклонностями знакомых и проявлял к ним подчеркнутое внимание, что на первых порах удивляло и настораживало их.

Журналист Эмилио Агилера постоянно подшучивал над Альфредо и его познаниями об этикете.

— Послушайте, — сказал он ему однажды, — мы тут с доктором Геварой спорим по поводу одной вещи.

— Какой же?

— Недавно на бульваре Ла-Кастельяна мы видели четверик в упряжке. Доктор уверяет, что такой экипаж называется Grand d’Aumont, а я ему говорю, что у такого выезда название английское, а не французское.

— Форейторы были? — незамедлительно осведомился Альфредиссимо с необычайно заинтересованным видом.

— Нет.

— В таком случае это не Grand d’Aumont. Grand d’Aumont — экипаж, запряженный на английский манер четырьмя лошадьми при двух форейторах. А простой d’Aumont — это когда две лошади и один форейтор.

— Благодарю. Вы избавили нас от мучительных сомнений.

В другой раз Агилера довольно вызывающим тоном спросил:

— Есть ли какая-нибудь разница между valet de pied[62] и valet de chambre[63].

— Еще бы! Valet de pied — это тот, кто сопровождает хозяина во время выездов и стоит на запятках, тогда как valet de chambre следит за одеждой и туалетными принадлежностями.

— А принято ли в благородных домах, чтобы valet de chambre прислуживал за столом?

— Ни в коем случае. В благородном доме это исключается.

Агилера с самым серьезным видом выслушивал объяснения Альфредиссимо, а когда тот уходил — прыскал со смеху.

Компания аристократок привлекала к себе самое пристальное внимание мужчин из кружка дона Пако. Акции кавалеров, сопровождавших этих дам, обсуждались и оценивались.

— Тут каждый сердцеед пожирает сердца согласно установленному порядку и очередности, — пояснял дон Пако. — Сначала вы достаетесь одной из этих дам, ведущих вольный образ жизни; от нее переходите к другой, потом к третьей, и так далее.

— Предостережение донжуанам! — добавлял доктор Гевара.

— Все эти сердцееды — изрядные скоты, — изрек как-то раз Тьерри. — Они могут рассчитывать на успех лишь у таких вот матрон из борделя.

Вполне возможно, что кто-нибудь из этой веселой компании расслышал слова Хайме, — произнесены они были достаточно громко.

Когда в парке появлялась новая посетительница, дамы-аристократки внимательно разглядывали все детали ее парадного туалета, проделывая это с самым равнодушным видом и невероятным бесстыдством.

— На деликатного человека эти женщины должны действовать, как тень мансанильо^{246} на путника, — заметил однажды Тьерри, который в этот вечер был особенно угрюм и раздражен.

— Их надо уметь укрощать, — возразил дон Пако.

— Может быть. Но я полагаю, что укрощению поддаются лишь разумные существа, а не безмозглые твари.

— Вы сегодня просто беспощадны, дружище Тьерри. Какая муха вас укусила?

— Думаю, всему виной — несварение желудка.

По дорожке прошли три очень нарядно и ярко одетые куртизанки. Одна из них, блондинка со вздернутым носиком, славилась умением на редкость изящно и жеманно приподнимать юбки. По слухам, она когда-то торговала рыбой в неком местечке на северном побережье, и злые языки величали ее Сардинкой.

— Хороша, нечего сказать! — усмехнулся Тьерри.

— Тем не менее эта особа уже промотала целых три состояния, — отозвался дон Пако, в глазах которого такой поступок являлся настоящим подвигом. — Она разорила одного графа, одного нотариуса и одного дантиста.

Другая куртизанка, напоминавшая лицом скорбящую богоматерь, была известна под именем Трини Гувернантки.

— Вот уж эту вы дурнушкой не назовете.

— Не назову. Да, красивая женщина. Кто она?

— Мы знаем лишь ее прозвище. Говорят, у нее есть дочь, которая воспитывается за границей в монастырском пансионе и даже не догадывается о ремесле матери, — ответил дон Пако.

Третью гетеру, дочь одного военного, члена правления казино и друга многих знаменитостей, звали Чаритой. Это была маленькая хрупкая особа, изящная и белокурая, с чуть покрасневшими веками, с насмешливым и даже ехидным выражением лица. В падении девушки были виновны приятели ее отца, знавшие Чариту еще ребенком: как-то вечером они повезли несчастную в театр, обесчестили в ложе и ушли, бросив свою жертву полураздетой и унеся с собой ее туфли.

— Что за скотство! — возмутился Тьерри.