Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Все эти рассуждения, деточка, весьма похожи на то, что твой дядя называет феминизмом.

— Не знаю, и мне это ни к чему знать. Но повторяю вам, тетя, еще не родился тот мужчина, который сможет меня купить. Меня купить? Нет!

Тут вошла прислуга сказать, что явился дон Аугусто и ждет сеньору.

— Он? Пусть убирается. Не хочу его видеть. Передай ему, что я уже сказала свое последнее слово.

— Подумай немного, деточка, успокойся; не принимай все так близко к сердцу. Ты неправильно поняла намерения дона Аугусто.

Когда Аугусто предстал перед доньей Эрмелиндой, он принес свои извинения. Он, мол, глубоко огорчен, Эухения неправильно истолковала его добрые намерения. Он уплатил по закладной за дом, и теперь владение свободно от долга и полностью принадлежит своей хозяйке. Если же она упорствует и не желает получать ренту, то он тоже никак не может ее получать, так что деньги будут потеряны без всякой пользы, или, точнее говоря, будут откладываться в банк на имя хозяйки. Кроме того, он отказывается от своих претензий на руку Эухении, его единственное желание, чтобы она была счастлива. Он даже готов подыскать место для Маурисио, чтобы тому не приходилось жить на деньги своей жены.

— У вас золотое сердце! — воскликнула донья Эрмелинда.

— Теперь, сеньора, вам осталось только объяснить племяннице истинный смысл моих намерений, и если выкуп закладной показался ей дерзостью, пусть она простит меня. Но, думаю, сейчас уже нет смысла к этому возвращаться. Если ваша племянница пожелает, я могу быть шафером на ее свадьбе. Затем я собираюсь отправиться в долгое и далекое путешествие.

Донья Эрмелинда велела прислуге позвать Эухению: дон Аугусто, мол, желает с нею поговорить. «Сеньорита только что вышла», — отвечала прислуга.

XVI

— Ты несносен, Маурисио, — говорила Эухения жениху в той же самой каморке привратницы, — совершенно несносен, и если так будет и дальше, если ты не встряхнешься, не станешь искать себе работу, чтобы мы могли наконец пожениться, я готова на любое безумие.

— Какое безумие? Скажи мне, дорогая. — И он поглаживал ее шею, намотав на палец завиток волос.

— Слушай, если хочешь, мы поженимся и так, я буду работать… за двоих.

— А что тогда скажут обо мне, если я на это пойду?

— Какое мне дело, что о тебе скажут?

— Нет, нет, дело серьезное!

— Да мне все равно. Я хочу, чтобы все это кончилось как можно скорее.

— Так ли уж плохо нам с тобой?

— Плохо, очень плохо! И если ты не решишься, я готова…

— На что? Скажи-ка.

— Готова принять предложение дона Аугусто.

— Выйдешь за него?

— Нет, никогда! Принять в подарок мой дом.

— Так и поступай, дорогая, так и поступай! Если об этом речь — прекрасно.

— И ты согласишься?

— А почему бы и нет! Этот глупец, дои Аугусто, как мне кажется, не совсем в своем уме; раз у него такой каприз, зачем ему мешать?

— Значит, ты…

— Ну конечно, дорогая, конечно!

— Мужчина ты, в конце концов, или нет?

— Не совсем такой, какого тебе хочется. Ну, пойди сюда.

— Отстань, Маурисио, я тебе сто раз говорила, чтоб ты не был…

— Чтоб я не был ласковым?

— Нет! Скотиной! Сиди спокойно. Если хочешь, чтобы я тебе верила, перестань лениться, поищи как следует работу, а дальше — сам знаешь. Посмотрим, хватит ли у тебя энергии. Помнишь, я тебе уже один раз дала пощечину?

— Как приятно было! Дай, дорогая, дай мне еще одну! Вот по этой щеке.

— Не напрашивайся.

— Ну дай же!

— Нет, я тебе не доставлю этого удовольствия.

— А другое?

— Говорю тебе, не будь скотиной. И повторяю: если ты не постараешься найти работу, я приму его предложение.

— Хорошо, Эухения, хочешь я скажу тебе всю правду, совершенно откровенно?

— Говори!

— Я очень тебя люблю, очень; я схожу с ума от любви, но мысль о браке меня пугает, мне становится жутко. Я ведь лентяй по натуре, в этом ты права. Больше всего меня мучит необходимость работать, и я предвижу, что, если мы поженимся, а ты, очевидно, захочешь иметь детей…

— Только этого еще не хватало!

— …мне придется работать, и много работать, потому что жизнь дорога. А согласиться, чтобы работала ты, я не могу. Ни за что, ни за что! Маурисио Бланко Клара не может жить за счет женщины. Но есть один выход, ни тебе не придется работать, ни мне, а все будет улажено.

— Какой выход?

— Но ты обещаешь, деточка, что не разозлишься?

— Говори, говори!

— Судя по тому, что я знаю и слышал о доне Аугусто, выходит, он слизняк, ну, такой несчастный дурачок.

— Продолжай.

— Но только ты не злись.

— Говори, я тебе сказала!

— Он… как бы тебе сказать… просто предназначен судьбой. И, наверное, лучше всего было бы тебе не только принять от него в подарок свой дом, но и…

— Что «и»?

— …и выйти за него.

— Как? — Она вскочила с места.

— Ты возьмешь его в мужья, ну, а поскольку мужчина он никудышный… все наладится…

— Как это все наладится?

— А так, он будет платить, а мы…

— Что «мы»?

— Ну, а мы…

— Хватит!

И Эухения выбежала с пылающим лицом, повторяя про себя: «Какие скоты! Какие скоты! Никогда бы не подумала! Какие скоты!» Дома она заперлась в своей комнате и расплакалась. У нее начался жар, пришлось лечь в постель.