Михаил Кликин. Сборник

Мы не стали разбредаться, как это обычно происходит в фильмах ужасов. У каждого из нас были свои дела, но держались мы вместе. Отыскали и нитки с иголками, и несколько пакетиков просроченных семян, и капсюли в щелях. Набрали еще кое-какой мелочевки, на которую раньше внимания не обращали или которую просто не нашли. Потом прогулялись по дороге на околицу и долго стояли на пригорке, глядя в чистую безмятежную даль.

— Плотность населения европейской части России, — сказал вдруг Димка голосом школяра-отличника, — двадцать с чем-то человек на квадратный километр.

— И что? — спросила Оля.

— А то, — ответил за Димку я, — что если обращенные выберутся из городов и равномерно рассредоточатся по территории, то на каждом квадратном километре их будет двадцать с чем-то рож.

— Рыл, — поправил меня Димка.

— Это много, — сказал я.

— Да, — согласился Димка, обозревая горизонт в свой монокуляр. — И сейчас мы с помощью приличной оптики могли бы видеть довольно много обращенных. Может быть, сотню, а то и полторы сотни рож.

— Рыл, — поправил я его.

— Ну да… Но мы их не видим. Ни сотни, ни десятка… — Он вдруг осёкся и подался вперед. — Разве только…

Я обмер.

— Разве только… — Димка почти беззвучно шевелил губами и считал: — Один… Два… Три…

— Зомби? — сипло спросил я. — Далеко?

— Пять… — сказал Димка. — Восемь…

Я схватил его за руку, чтобы отнять монокуляр.

— Двенадцать, — сказал Димка и вырвался. — Двенадцать ворон сидят на дороге.

— Что? — Я подумал, что ослышался. — Кого — двенадцать?

— Ворон, — сказал Димка. — А, может, грачей. А, может, не двенадцать.

— Дурак! — завопила Оля.

Димка захохотал. Я все же отобрал у него монокуляр. Действительно, несколько больших темных птиц сидели на дороге примерно в полукилометре от нас.

— Беги заводи машину, — сказал я Димке.

Он не понял. Должно быть, подумал, что я тоже хочу его разыграть.

— У тебя что, все мозги вымерзли? — Я толкнул Димку в плечо. Он удивился.

— Заводи машину, — повторил я. — И гони её сюда. Надо проверить, что за падаль привлекла этих птиц.

* * *

Вороны не улетели. То ли они отяжели настолько, что не могли подняться на крыло, то ли просто не считали нас опасными. Тем не менее, поживу свою они оставили и отступили к обочине, хрипло на нас каркая.

— Ну, — сказал я, — и у кого какие мысли?

Димка забросил «калашников» за плечо, плюнул в ворон и ответил:

— Это не человек.

— Совершенно верно, Капитан Очевидность, — не удержался я от колкости. — Еще какие-нибудь гениальные умозаключения будут, мистер Холмс?

Димка пожевал губу, потыкал подобранным прутиком исклёванное тело и выдал:

— Оно дохлое.

Мне показалось, что вороны рассмеялись.

— Это не зомби, — сказал я, — не драугр, не огр и не мангус.

Мёртвое чудовище отличалось от всех обращенных, которых мы встречали раньше. И первое, что бросалось в глаза, это были несоразмерно длинные задние конечности, похожие на лапы насекомого.

— Гуль какой-то, — сказал Димка. — Сдох, наверное, зимой. Только сейчас оттаял.

— Пусть будет гуль, — сказал я. — Но насчет зимы у меня уверенности нет.

Димка пожал плечами:

— Следов не видать. А дожди были две недели назад. Значит, появился он тут не раньше. Но я думаю, что много позже. Зимой. Застрял в снегу и сдох. По весне вытаял, разморозился, тут и вороны с мышами подоспели.

— Не так уж и сильно они его погрызли и поклевали, — заметил я.

— А чего тут грызть? Он же как мумия… Точно сказал — гуль!

Димка взял у меня топор, двумя сильными ударами отсёк чудищу голову и пинком отправил её к воронам.

— Уходим, — сказал он и, взяв Олю под локоть, повел её к машине. Но я не спешил. Присев на корточки, я внимательно осмотрел найденное тело. «Нутряное чутье», которое целую зиму ничем себя не проявляло, подсказывало мне, что от этих тварей, незнакомых нам прежде, следует ждать крупных неприятностей.

— Значит — гуль, — пробормотал я. — Вот и познакомились.

* * *

Перед тем, как покинуть Николкино и отправиться в обратный путь, мы пришли на могилы — это уже стало нашей традицией. Крохотное кладбище было устроено на краю бывшего картофельного поля, под кустами сирени рядом с плотной стеной колючего терновника — Марья Степановна сама указала нам место, где она хотела бы лежать.

Все четыре могилы провалились, а некрашеные, сколоченные наспех кресты заметно покосились, но сейчас нам некогда было что-то поправлять. Мы окропили землю водкой из фляжки, постояли минуту в тишине, глядя себе под ноги. Не знаю, о чем думали мои спутники, а я вспоминал нашу первую встречу с Марьей Степановной.

Думаю, не рассказать об этой женщине было бы неправильно, ведь мы очень многим ей обязаны.

Если бы не её помощь, мы, возможно, не пережили бы нашу первую зиму.

* * *