Михаил Кликин. Сборник

На выходные приехала жена. Я встречал её на вокзале, а вместе со мной её встречали серые. Их было двое. Быть может, больше, но я заметил только этих двоих. Было многолюдно. На перронах, у касс, в зале ожидания толпились люди, галдели, махали руками, потели. Прокладывая себе путь, надрывно взрыкивали перегруженные жадные носильщики. Люди в форме, с кобурами на ремне и с пищащими рациями просили предъявить документы и требовали денег. Таксисты, словно проститутки выстроившись вдоль стен, говорили что-то завлекательное проходящим мимо людям. Неразборчиво громко хрипел репродуктор. В тихих уголках, устроив себе звериные гнёздышки, безмятежно дремали свернувшиеся клубком бомжи.

А эти стояли в самом центре волнующегося людского моря — две серые скалы — и никто их не замечал. Только я.

Жена легко спрыгнула на перрон, нырнула под мой зонт, повесила на меня тяжёлую сумку и осторожно поцеловала — я был небрит и запущен. А от неё пахло летом — горячим сеном, пылью, цветами и рекой.

— Ну что за погода, — сказала жена.

— Осень, — ответил я.

— А у мамы тепло. Солнышко светит. Бабье лето.

— Это всё они, — сказал я и осёкся.

— Кто?

— Либералы, — сказал я и деланно засмеялся.

Она серьёзно посмотрела на меня.

— Что-то не так?

— Нет, всё нормально. Просто я без тебя одичал.

— Дикарь! — Она прижалась ко мне, и я невольно обернулся на серых людей.

Их не было.

Возможно, они испугались жены, подумал я тогда. Её аромата. Частички бабьего лета, что привезла она с собой в маминой сумке.

Люди осени действительно боялись лета.

Но кроме них были ещё люди зимы…

— Хочу домой, — сказала она.

— Как мама? — спросил я в такси.

— Болеет. Но чувствует себя хорошо.

— А я здоров. Но чувствую себя… — я хмыкнул и заметил в зеркале, как усмехнулся водитель, пряча глаза под козырьком бесформенной кепки.

Серое такси бежало по улицам города, и вода шарахалась из-под колёс.

* * *

Третьей моей ошибкой стало то, что я всё — почти всё! — ей рассказал.

Я не собирался этого делать, не хотел пугать её, да и знал, какая реакция последует. Но бывают моменты, когда невозможно промолчать. Когда к тебе прижимается самый родной человек, шепчет что-то совершенно ненужное, но такое приятное, ласково касаясь губами мочки уха, и ты не можешь не поделиться…

— Ты сошёл с ума, — сказала она и зажала себе рот.

— Это было бы слишком просто, — ответил я.

— Тебе надо отдохнуть, — сказала она и чуть отодвинулась. — Ты много работаешь.

— Я не работаю уже вторую неделю.

— Почему?

— Врач мне посоветовал отдохнуть. Я взял отпуск.

— Врач? Ты был у врача?

— Да.

— У какого?

— У онколога.

Она отодвинулась ещё дальше. Села на кровати, серьёзно разглядывая меня.

— Ты меня пугаешь.

В неярком свете ночника её кожа выглядела совсем серой.

— Ладно, — потянулся я к ней. — Перестань. Это всё глупости. И что я несу? Совсем тут без тебя одичал…

У неё был вкус лета.

* * *

Дождь стучал по зонту, требуя чтоб его впустили.

— Я скоро приеду, — сказала она. — Через четыре дня.

— Зачем? Не нужно жертв, отдыхай.

— Боюсь, если приеду позже, то не узнаю тебя.

— Всё нормально. Со мной всё хорошо.

— Я бы не уезжала, но мама будет ждать. Я обещала…

— Конечно.

— Почему ты не хочешь поехать со мной?

— У меня дела.

— Какие? Ты же не работаешь. Ты в отпуске.

— Надо повидать всех старых знакомых. Я так давно у них не был.

— У тебя появилась любовница? — она улыбнулась.

— И не одна, — ответил я.

— И что же будет со мной?

Я не успел ответить. Дородная проводница, стоящая возле двери вагона, вмешалась в разговор:

— Пора, — у неё был грубый голос. — Отправляемся, девушка.

— Пока, — сказала мне жена и поцеловала в щёку.

Сегодня она пахла городом — косметикой, хлоркой и металлом…

Поезд тронулся. Я помахал в заплаканное окно. Кто-то помахал мне в ответ. Она ли?..

Повернувшись, я увидел серых.

Теперь их было пятеро. Двое стояли возле милицейской будки, ещё двое застыли изваяниями у вокзальных часов. И один стоял в дверях вокзала. Людям приходилось огибать его, но никто не высказывал недовольства — они не замечали серого человека, заслонившего дорогу.

Когда я проходил мимо тех, что стояли под часами, горло мне сдавил болезненный спазм.

Я сплюнул им под ноги кровавую слизь.

Они усмехнулись.

Они откуда-то знали, что я всё — почти всё! — рассказал жене.

* * *

Ночью я вдруг очнулся и какое-то время лежал, напряжённо таращась в непроглядную темь и пытаясь понять, что же меня разбудило.

Потом скрипнула половица. Кто-то — и я знал кто — стоял в двух шагах от кровати, невидимый в темноте…

Я убил его. Возможно это была моя последняя — четвёртая, роковая — ошибка. А быть может, это был единственно верный шаг. Я и сейчас не знаю, зачем тогда пришёл ко мне этот человек — поговорить или убить. Быть может, он и вовсе случайно оказался в моей квартире…

Но убил я его не сразу. Сначала я просто лежал, тая дыхание и слушая, как бешено колотится сердце. Это продолжалось долго. А потом… Потом…

Серое лицо появилось из тьмы, нависло надо мной — глаза и рот, больше ничего. И я не выдержал.

Мы катались по полу.

Он был невообразимо силён.

Я хрипел и плевался кровью.

Он молчал.

Бешено стучали снизу соседи.