Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей

В нашем фильме есть какая-то общечеловеческая мечта о звездах, о вере человека. В «Безымянной звезде» Козаков вывел человека несильного, робкого, неуверенного в себе. Мне интересны именно такие люди – не победители, а простые и не очень сильные, которые выстаивают и побеждают. Думаю, Мише именно это и было ценно в Марине Мирою. Он был романтик, и это нас очень объединяло.

Искусство – дело романтиков и подвижников. Без них – это всего лишь шоу-бизнес. Тоже неплохо. Но не для нас.

Михаил Козаков

Он был небытовым человеком. Если «Покровские ворота» – это горизонталь, то «Безымянная» – это вертикаль.

Когда я решил снять «Безымянную звезду», пришел на прием к заместителю председателя Госкомитета по радио и телевидению Мамедову.

– А про что собираетесь ставить? – задал мне вопрос Мамедов.

– Ну это же вполне ясно, Энвер Назимович, – отвечаю. – Комедия, мелодрама. Живет учитель в румынской провинции. Этакий Циолковский. Духовный человек. С поезда сошла женщина, столичная штучка. Они полюбили друг друга. И тут объявляется ее столичный любовник, игрок, прагматик. Женщине предстоит сделать выбор: или любовь, духовность, хоть и в провинциальной нищете, или богатая, но бездуховная жизнь с нелюбимым, но в столице. Конфликт духовного с бездуховным…

Михаил Козаков

Потом я снимался у Миши в «Маскараде» – играл Звездича. Но там не было для меня ничего особо запоминающегося.

Он приглашал меня в свои театральные проекты, но я так и не сыграл у него в антрепризе. Мне больше была близка его кинорежиссура, нежели театральная. Он даже обижался на меня порой.

Козаков был поразительно свободным человеком. Он обладал какой-то удивительной свободой. Иногда его эгоизм просто зашкаливал. Порой он ломал людей через колено. Помню, мы компанией договорились пойти на концерт Гриши Жислина. Потом все собрались у Миши дома. Я опоздал, прихожу, и вижу такую картину: сидят тридцать человек безмолвно, а Миша читает стихи. О концерте – ни слова.

У нас с ним было забавное совпадение обстоятельств в начале девяностых. Он уезжал в Израиль, а я как раз вернулся из Швейцарии, где участвовал в театральном проекте «Орестея» на французском, немецком и английском языках. Я к тому времени не знал ни одного языка. Но решился, потому что понимал, что надо как-то выживать. И потом, я человек авантюрный, и мне всё это было интересно. Я поехал и сыграл там Апполона на французском и норвежском. Причем, говорят, довольно неплохо это делал.

Потом я оказался у Миши дома, а он как раз пребывал в раздумьях – собирался уезжать в Израиль. И он спросил меня, как я играл на чужом языке? Я отвечал, что у меня это даже неплохо получилось. Он подошел к окну, долго смотрел вдаль, и сказал:

– А я, наверное, не смогу.

– Миша, сможешь! Сможешь!

И он смог, он играл, он учил записанные русскими буквами слова на иврите. Я был у него в Израиле, он показывал мне фотографии коллег, бывавших у него. Он очень тосковал там. Найти в себе силы, чтобы вернуться и начать снова действовать, – нужно большое мужество.

Я хочу еще вспомнить, что в Мише было какое-то огромное человеческое благородство, которое в нашем брате-актере, к сожалению, не часто встретишь. Он ходил на чужие спектакли. Мог позвонить и высказать свое мнение, но всегда обосновывал и разбирал работу.

Он сам был явлением искусства, поэтому по-человечески объяснять Мишу невозможно. Он всё время забирался в какие-то губительные выси, как говорил Булгаков, – и в работе, и в любви, и даже в пьянстве. Он должен был докопаться до самого дна. Сам себя ронял и ловил на лету.

Если ставил «Пиковую даму», так сам должен был в сумасшедший дом лечь.

Он постоянно ставил эксперимент над своей жизнью. Жизнь у него перетекала в творчество и наоборот. И существовать всё время на этой волне ему было очень тяжело. Но для него не было ничего важней этого.

Светлана Крючкова

Две райские птички[15]

С Мишей Козаковым я была знакома очень давно. Я на него смотрела всегда снизу вверх. Я вообще всегда считала его и Сергея Юрьевича Юрского своими учителями в том, как я читаю стихи. Они научили меня проявлять смысл стихов – это очень важно. Говорить четко, точно, держать строку и проявлять смысл стихотворения.