Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей

Это была величайшая культовая и знаковая фигура своего времени. Мне кажется, что его не скоро забудут, потому что остались его фильмы и наш с ним – «Покровские ворота». И как мы с ним ни ссорились в последние годы, но я никогда не забуду, что он взял меня в «Покровские».

Конечно, он был не готов к такой старости. Он говорил, что видел свою старость совсем по-другому. Он должен был, как Качалов, ходить в белом костюме, с тросточкой. Читать лекции и рассказывать о великом искусстве. А вот так, чтобы носиться в поисках заработка…

Страна перевернулась. Мы все остались ни с чем. Это было не его время. Ни его как режиссера, ни его как актера.

Михаил Мишин

Особый, отдельный[23]

Никакие не «воспоминания». И никаких открытий. Обрывки. Он говорил, что лучший из виденных им Гамлетов был Пол Скофилд в постановке Питера Брука.

Есть даже телефильм, где Миша – уже зрелый и мудрый – рассуждает о «Гамлете» и об актерах-Гамлетах. И рассказывает, как Брук со своим спектаклем в 1955 году приехал в Москву, где тогда тоже «Гамлета» играли, в Театре Маяковского. И вот на телевидении устроили такой шекспировский матч в смешанном разряде. Соединили ихнего принца с нашей Офелией, а ихнюю Офелию – с нашим. И обе пары сыграли одну и ту же сцену. «Поучительный микст вышел, – говорит Козаков. – С победой англичан». После этого матча – а может, вследствие – режиссер московского «Гамлета» Николай Охлопков решил освежить состав.

И я впервые увидел Козакова.

Мне лет десять было, но родители почему-то взяли на спектакль. Я ничего не понимал, но впечатлился сильно. Сначала ворота замка восхитили – громадные, во всю сцену. А в конце дико болел за принца – такой был красивый, а его отравленным клинком…

Красивый – ничего не сказать. Нынешние секс-символы не прошли бы даже в его свиту.

«Убийство на улице Данте» – первый фильм с Козаковым – я тогда же смотрел. Ничего не помню, кроме Миши. Он там был юный негодяй. Причем француз. «Высокий брюнет… Большие черные глаза…»

Половина женщин Союза сошла с ума.

А уж после «Человека-амфибии»… Злодей Зурита! «Марш в воду, жаба!» – сошла с ума вторая половина.

Он не стал ни рабом, ни эксплуататором своей внешности.

Не позволил талант.

К его шестидесятипятилетию я в газету написал:

У Михаила Козакова – день рождения.

Дивная траектория. Дикий характер. Главная патология – работа. Пока прочие прорабы духа убеждают друг друга и остальных, что в наше поганое время всё невозможно, Миша Козаков – в это самое поганое время – ставит, играет, снимается, дает интервью, пишет книгу, при этом непрерывно, безостановочно и непрестанно читая стихи.

Никогда! Никогда не просите его почитать что-нибудь из Бродского! «Что-нибудь» – он не понимает. Заставит слушать всё, что Бродский написал и что только собирался написать, и чего даже не собирался – с вариантами, черновиками, записками, сносками и письмом ему, Козакову, лично.

Характерец.

А народу-то на характер наплевать. Народу сколько раз ни показывай «Покровские ворота», столько раз народ всё бросает, садится и смотрит – от и до…

Толково же написано.

Я тогда еще не знал, что ради «Покровских» пришлось Михаилу Михайловичу обернуться Феликсом Эдмундовичем.

Он потом мне рассказывал – похоже, он всем это рассказывал, – что сопротивлялся, что отказывался, что его долго уламывали. «Так прямо и сказали: сыграешь Дзержинского – дадим снять „Покровские“».

Ну а когда он сыграл, понятно стало, почему именно Мишу они хотели. Рыцарь явился просто сказочный. Ну, воплощение легенды. Острый взор, твердая поступь, холодная голова, чистые руки и далее по списку. Грозный снаружи – добрый внутри.

Памятник такому Дзержинскому я бы и пальцем не тронул.

Восемьдесят первый год. Павильон «Ленфильма», где Ян Борисович Фрид снимает «Сильву». Я, автор сценария, на съемках абсолютно не нужен, но мне нравится ощущать себя важной персоной в киношной гуще, и меня терпят. Вокруг нормальная съемочная кутерьма – осветители, рабочие, гримерши, массовка, ассистенты, шум, выкрики, перебранки… И вдруг делается тишина, всё застывает, женщины округляют глаза. В павильон, точно крейсер в бухту, победно входит Михаил Михайлович Козаков. Джинсовый костюм, джинсовая бейсболка, чеканный профиль.

Как в балетном либретто – «все поражены».