Милая моя

В этом рейсе мы прошли с «Сорокиным» и с другими судами, а также с отснятыми в фильме всякими приключениями примерно до Певека (не доходя немного), прошли практически весь Северный морской путь. И у нас уже не хватало ни денег, ни… Мы сняли картину, и он уехал в Эстонию, к чертовой матери. А мы пересели на судно «Тайшет», которое шло в направлении Тикси. Вот на нем мы и потопали, причем сначала нас вел ледокол «Ермак».

На «Тайшете» я видел замечательные моменты. Например, там у капитана — как заходишь, как только открываешь дверь, — написано: «Что должен знать входящий к капитану: § 1. Капитан всегда прав (сам параграф, то есть значок §, — нарисован). § 2. Если капитан не прав — см. § 1». Это изумительно было! Мне капитан сам показывал.

У него был четвертый помощник, младший лейтенант, по-нашему. Ему лет, наверное, пятьдесят пять. Я спрашиваю: «Что он у тебя такой старый, четвертый помощник?» Он говорит: «Он был капитаном, потом старпомом, потом первым, вторым, третьим, четвертым. Гена». Я говорю: «Ну что он, чокнутый?» — «Да, вот посмотри судовой журнал». Беру судовой журнал, он мне открывает страницу, написано в нем: «Стоим на рейде Владивосток, загрузка леса, температура воздуха плюс 4. Но вот (дальше строчка идет криво и вниз лезет) наши пришли с берега и принесли. Писать, собственно, не о чем. Целую. Гена». Судовой журнал!

Это было во многих отношениях совершенно замечательное плавание, веселились мы по-всяческому. Наконец пришли в Тикси. Иногда случаются какие-то дикие неожиданности: мы пришли в Тикси и через два часа взлетели на самолете Ил-18Д и без посадки прилетели в Москву. Это было одно из тех потрясений, которые трудно пережить. Ты долгое время привыкаешь к морскому или какому-то горному ритму, живешь в нем, и кажется тебе это вечным. И вдруг все это кончается в каких-то восемь — десять часов, и ты очухиваешься в этом Внукове, полном каких-то диких законов страшных джунглей. И все уже теряется…

Но «Мурманск-198» — одна из моих любимых картин, пожалуй, наиболее любимая и в художественном смысле наиболее совершенная из тех, которые я смог сделать.

Конечно, здесь очень большая заслуга Сергея Никитина, который написал две песни: «Есть город матросов» — с очень хорошей музыкой — и «Военные фотографии» — тоже, в общем, неплохая песня. И вот эту тему, «Есть город матросов», потом Игорь Контюков разработал в две увертюры. Все это было на большом творческом подъеме, несмотря на то, что работа оплачивалась «Экраном» крайне низко и, я бы сказал, даже пренебрежительно по отношению к Сергею. Я тогда ходил к зампреду, чтобы Никитина официально допустили к композиторской работе. Бумаги всякие получал. Все это было достаточно унизительно. И к авторам вообще было такое отношение.

Однако картина вышла замечательная, и я ею очень горжусь. Мало того, когда первый раз она была в эфире, мне тут же позвонили из Мурманского обкома партии, который был совершенно не в курсе, что мы снимаем: Северное пароходство было в курсе — те, кто нас там обслуживал, — а Мурманск не был. Птицын, первый секретарь обкома, посмотрел, и тут же позвонил его помощник и стал спрашивать, где добыть копию, стал говорить, что они ее купят, размножат, растиражируют, чтобы разослать на свои объекты.

Во время войны там, на Севере, был такой очень известный и драматический эпизод — бой ледокола «Сибиряков» (это ледокольный пароход с двумя 102-миллиметровыми пушками на борту) с «Адмиралом Шеером» (это карманный линкор, 356 калибров, 9 пушек, в общем, фактически — линейный корабль). Мы проходили по этим местам. Я снял Шнейдера — замечательного человека (впоследствии многолетнего капитана парусника «Крузенштерн»), который стоял на руле у «Дежнева» — это второй ледокольный пароход, который принял бой с «Адмиралом Шеером» и прогнал его из бухты Диксон: было попадание, и начался пожар, но и «Дежнев» получил за восемь минут 500 пробоин, пошел на дно колом, но там было мелко, и он там встал.

Люди шли на верную смерть, ни у кого не было сомнений: когда они отходили на этот бой, командир «Дежнева» лейтенант Котин дал команду не брать швартовы — они знали, что уже никуда не пришвартуются. Они все точно шли на смерть. Вот такой был эпизод. Я работал в архивах, нашел много фотографий этих людей. Снимки были не то чтобы затасканные, а потрепанные временем, но когда идет речь о настоящих людях, то любые фотографии совершенно уникальны. И я смонтировал эпизод с рядом этих фотографий под песню Сухарева и Берковского «И когда над ними грянул смертный гром…». Я считаю эту песню одним из самых замечательных произведений бардовской поэзии и музыки и думал, что участие в таком фильме будет достаточно хорошей рекламой для нее. Я считал, что фильму будет дан хороший простор, что, собственно говоря, и вышло: фильм был восемь или девять раз показан по первой программе, по центральному телевидению, его посмотрели много людей.