Милая моя

Я говорю: «Ароша, ты меня извини, конечно, нас с тобой вместе кастрируют, но я только хочу знать, зачем ты это снимал?» Он сказал: «Знаете, Юрий Иосифович, когта моряк далеко от перега, он все время думает о лете. И вот перег для него — это ресторан, певица». Ну, логика действительно абсолютно железная!

Начался дикий скандал. Фактически истрачено две трети пленки. Арнольд, который живет в Москве у родственника, говорит: «Я воопще по-русски плохо разговариваю». И делает вид, что он ничего не понимает.

Я был вынужден поехать в эту экспедицию сам. Но вдобавок я разбил себе руку — как старый радист, вешал антенну и раскровянил левую руку при падении с дерева. В общем, с подвешенной рукой, с отвратительным семейным бытом уехал в Арктику. С Арнольдом.

Мы приехали в Мурманск и решили просто дойти на ком-нибудь хотя бы в район, где работают ледоколы, потому что обстановка на Северном морском пути была очень благоприятная. Нам говорят: вот ледокол «Сорокин» идет через два дня — давайте на «Сорокин».

Когда мы стали погружаться на «Сорокин» (замечательный ледокол, прекрасный ледокол, очень комфортабельный, действительно очень хороший — финской постройки), ко мне подошел офицер с «Сорокина» и говорит: «Скажите, пожалуйста, вы… Как ваша фамилия?» Я говорю: «Моя фамилия Визбор». — «Вы тот самый Визбор?» — «Да, наверное, тот самый». — «И под своей фамилией?» — «Да, другой нету». — «Ну, хорошо, я — первый помощник, я к вам зайду». И когда он ушел, я вспомнил, что на флоте отменены помполиты, комиссары. Первый помощник — это и есть заместитель по политчасти, в отличие от старшего помощника. И он потом все время бдел — всячески впрямую провоцировал меня на различные разговоры. Но потом он стал нуждаться в различной моей помощи — в частности, когда через одиннадцать или двенадцать дней плавания произошла «забастовка».

На ледоколе из девяноста человек приблизительно пятнадцать женщин с примерным диапазоном возраста от шестнадцати до ста восьми лет. Зинаида Ивановна — главная буфетчица, прекрасная женщина. У нас с ней была масса очень интересных разговоров, как-то все по-родному. И однажды утром прихожу завтракать, смотрю: стюард подает. Я говорю: «Где Зинаида Ивановна?» Он подходит ко мне и говорит: «Юрий Иосифович, бабы-то запили». Они взяли с собой пару канистр спирта, закуску, пошли в твиндек, закрылись там (твиндек — это такие подвалы судна, куда без автогена, если с той стороны не откроют, не прорваться) и там гуляют.

Днем первый помощник нашел меня (это было уже где-то в Карском море) и говорит: «Юрий Иосифович, у нас неприятность такая на борту — пойдемте, помогите мне на переговорах. Это местная „Солидарность“». Я говорю: «Ну, я-то что? Я здесь — гость». — «Нет, нет, Борман, вы своим словом…»

В общем, я все-таки пошел с ним туда. Пришел. Конечно, народ гуляет. Он постучал. «Откройте, это, — говорит, — такой-то». Они там: «Пошел ты…» — «Зинаида Ивановна, открывайте, вы — член профбюро…» В общем, все дело продолжалось больше суток. Потом они все вышли оттуда (это без меня уже было) и приступили к своим обязанностям с большой печалью, в грустях.

«Ну как, — говорю, — Зинаида Ивановна?» (Она в то время подавала мне.) Она говорит: «Ну, отдохнуть-то надо, Юрий Иосифович…» Надо отдохнуть, конечно.

А я Арнольду еще в Москве сказал: «Арноша, то, что ты истратил 1100 метров, и где ты их возьмешь, меня совершенно не колышет, но чтоб к нашим съемкам этот метраж был, потому что если два метра войдет твоих снятых в ресторане — „Лэто, ах, лэто“ (и не вошло, кстати), то это будет хорошо». В общем, он где-то купил пленку.

Мы погрузились на пароход. Он мне говорил, что он — моряк, что ходил к острову Янмайен, и, по-моему, действительно ходил. Но он не проявил совершенно никакого интереса к работе. Прошло дней десять, наверное, вот как раз после бабьего запоя, а он только поест — и к себе в койку, там лежит и книжку читает. Я говорю: «Арнольд, ты проявил хотя бы интерес к тому, что происходит: какие-то различные засъемки мы делаем…» Он мне отвечает: «Юрий Иосифович, вы знаете, у мужчины есть такой мешочек…» Я спрашиваю: «Какой мешочек?» — «Когта он наполняется спермой, мужчина рапотать не может». Я говорю: «Милый друг, все это заботы эстонского народа, а мы в переполненном состоянии работаем еще энергичнее!» Короче говоря, он проявлял исключительно мало энтузиазма. Потом, правда, у него какие-то мелкие всполохи были.

Вообще-то он парень очень неплохой и честный, но исключительно ленивый. Часто сиживал в каюте, смотрел, как идет лед за иллюминатором — долго лед идет, бесконечно… И говорил: «Юрий Иосифович, пейзаж мне напоминает Эстонию…» Он был очень славный парень.