Милая моя

«Отчего поет человек» (1981) — картина очень сложная и интересная. Сделали мы ее с режиссером Виктором Лисаковичем — это один из немногих профессионалов в нашей фирме, человек очень опытный, очень талантливый, много сделавший замечательных картин. Этот фильм он снял в Тольятти на фестивале политической песни памяти Виктора Хара. Но фильм снят как история вокально-инструментальной группы, которая готовится к фестивалю.

Мы привыкли к тому, что когда начинают снимать какую-нибудь вокально-инструментальную группу, какого-то героя, то он в конце картины не умрет, он победит наверняка. И Витька стал снимать такую картину. Называлась она «Взлетная полоса» — о группе ВАЗа. В общем, они там какие-то свои виавские песни поют, совершенно никому не известные. Но самое интересное, что снимал он их документально, и документально они проиграли конкурс. То есть он снял историю поражения, и снял это так забавно, что картина в итоге вышла очень интересная. Там свои знаменитости, в политической песне. «Баллада» свердловская, потом такой Витаутас Бобрявичус из Каунаса, замечательный певец… В общем, там свои законы жизни. В Тольятти они регулярно проводят фестивали политической песни, я даже однажды был в жюри.

Наверное, «Город под Полярной звездой» (1982) — это последняя картина, снятая мной о Кировске, потому что я их снял уже три. И далее повода ездить за казенный счет в Кировск, кататься на лыжах и видеть друзей у меня нет. Я действительно очень люблю этот город и бываю в нем почти ежегодно.

В этой картине было две моих песни. Как раз была написана новая песня «Забудутся песни и споры…» («Хибины») и «На плато Расвумчорр» — старая песня в аранжировке. Обе песни с моей музыкой, и один очень милый молодой человек, Алик Гольштейн, мне помогал сделать оркестровку этих песен, а также все, связанное с музыкальной канвой всего фильма.

Это был 1982 год. Я приехал в Кировск на следующий год после того, как я там довольно неприятно «сломался» на лыжах, и этот год для меня был тем важен, что я прошел ту же трассу в том же месте. Это первое, что я сделал, — иначе я не мог восстановиться психологически. Мне было очень трудно восстановиться, но я все это проделал и стал замечательно кататься.

Картина была большая, много раз снимаемая внизу и вверху, шла с некоторыми сложностями. Там есть эпизоды, в которых участвуют официальные лица: мэр города, с мэром на склоне горы, с ним же в кабинете. Это целая область — взаимоотношения автора и героя, в частности, в документальном или телевизионном кино или на телеэкране. Но здесь как раз не очень удачные примеры в том смысле, что Василия Ивановича, о котором идет речь (фамилия его Киров, кстати говоря), как раз мне не удалось «победить». В быту и в работе — это очень хороший, свободный, свободномыслящий, образно говорящий человек. Но как только включается камера, он говорит: «Наш город на вечной мерзлоте…» Какие-то банальности — штампованные, неинтересные.

Тут есть ряд методик. Одни снимают, говоря, что не снимают, и не снимают, когда говорят, что снимают. Я, например, предпочитаю просто говорить то, что я прошу от них. Но есть и высшая алгебра — когда человек добивается того, чего я, кстати говоря, не умею: когда человек не просто говорит, а как бы генерирует свой образ, себя в документальном кино. Иногда такие вещи у меня выходят, но это с очень пластичным, податливым «человеческим материалом», когда я чувствую, что это можно сделать. Но это редко бывает.

Я лично никогда не пользовался скрытой камерой. Я пользовался камерой как обманом, что бывало в тупиковых ситуациях. У нас некоторые ребята используют скрытую камеру, но, во-первых, качество не очень хорошее, во-вторых, тут есть моральная сторона, которую мы часто обсуждали. В общем, как-то она у нас не очень идет. Скрытая камера хороша для провокаций. Там она очень хороша: легла старушка на мостовой, и народ проходит мимо нее… Это снимать скрытой камерой — замечательно, а вот так вот, в беседе, — ну, с преступником каким-нибудь, пожалуй, можно.

1983

Авиация — несостоявшаяся любовь

Первый самолет, точнее, первый летающий аппарат тяжелее воздуха, который я увидел в своей жизни, был самолет под названием «Максим Горький», в то время крупнейшая — восьмимоторная — летающая система. Но я, естественно, не могу об этом помнить в связи с тем, что мне было полгода, и моя матушка возила или носила меня на Ходынское поле, где она сама любопытствовала на самолеты, и при этом присутствовал я.