Милиция плачет

Мне было проще сказать, что нет, чем рассказывать про позорное курение на балконе, спрятавшись в густой листве разросшегося винограда. Насмотревшись фильмов про войну и революцию, я решил свернуть самокрутку из газеты и измельченных виноградных листьев. Вместо маленькой аккуратной папироски у меня получился длинный кулек с вываливающимися из него листьями. Чтобы не разворачивалась бумага, а слюна в отличие от фильмов абсолютно ничего не склеивала, тонкий край самокрутки я загнул, и получилась «козья ножка». Поджег я эту конструкцию и стал тянуть в себя дым. Газета быстро разгорелась факелом и обожгла мне нос, едкий дым горящих осенних листьев заполнил весь балкон. Я бросил самокрутку на пол и принялся рьяно затаптывать ногами, обутыми в домашние тапочки. Растоптав и сбросив все улики с балкона вниз, я оказался перед другой проблемой — подошвы тапочек источали предательский запах горелого. За курение и за пользование спичками я мог получить примерно одинаково — провинность очень серьезная. Мытье тапочек под краном с мылом окончилось полным провалом — тапочки промокли, их нужно было сушить, запах не исчез, а, наоборот, с подошвы переполз внутрь. Пока никого не было дома и тапочки сушились на солнце, я ходил босиком и прислушивался, не открывается ли входная дверь, чтобы успеть, пусть мокрые и вонючие, надеть их на ноги.

Была ещё одна попытка приобщиться к взрослой жизни, инициатором, которой была моя сестра Лена.

Утянув у папы папиросу «Сальве», она, две ее подруги, сестры с первого этажа, и я, пошли во двор соседнего дома.

Одесса. Пушкинская, дом.10.

Десятый номер, как коротко мы называли «Дом политпросвещения». Там никто не жил, ворота всегда были закрыты, возле них на стене чернела трафаретная надпись «Осмотрено. Мин нет». Если рука длинная, то через резное отверстие в воротах можно нащупать задвижку, отодвинуть её, и калитка откроется. Девочки были уже взрослые — пятиклассницы, и с запором справились с первого подхода. Быстренько перебежав через двор, мы забились в одну кабинку общественного туалета. Остро пахло из чёрной дыры, густо обсыпанной со всех сторон белым порошком хлорки. Первой затянулась девочка с первого этажа и передала папиросу своей сестре, та, затянувшись, в свою очередь, передала моей сестре. Лена потянула в себя дым и вместо того, чтобы передать в мою с готовностью протянутую руку, бросила окурок себе под ноги в зловонную дыру, со словами:

— А чем будем запивать, здесь же нет крана.

Запивать и прочая конспирация были вне зоны моих проблем, и я, надувшись и обидевшись, поплелся за ними обратно в наш двор.

— На, потяни, — сказал Мосик и протянул мне горящую сигарету, — только не в затяжку, Нюмка сказал, если курить в затяжку, то умрешь.

Авторитет Нюмы для Мосика был непререкаемым.

Набрав в рот дым и быстро избавившись от него, я так и не понял, что в этом деле хорошего и почему так много курящих людей. Горький, абсолютно невкусный дым и неприятное ощущение во рту. Хотелось плеваться, но слюны не хватало, во рту пересохло.

— Надо запить, — предложил я с позиции опытного курильщика, намекая на памятник Пушкину.

— Не, — замотал головой Мосик, — маслины созрели, можно захавать.

У меня никоим образом не ассоциировались чёрные крупные, выложенные вдоль селёдки на длинной тарелке, маслины с деревьями под таким же названием, на которых так удобно сидеть. Я даже допускал, что Мосик сам, не зная названия деревьев, придумал им своё. Почему нет? Каких только новых слов я от него уже не слышал.

Мосик сорвал небольшую тонкую веточку, на которой в два ряда на тонких ножках висели серо-серебристые с жёлтым отливом небольшие, размером в крупную семечку, яйцевидные плоды. Отщипнул одну бубочку, бросил в рот, пожевал и громко, приподняв голову, выплюнул вверх тут же исчезнувшую в листве деревьев, косточку.

— Готовы, — по-деловому сказал он и начал объедать всю гроздь.

Я тоже сорвал одну маслинку и решил её сперва внимательно рассмотреть, ища сходство с привычной блестящей чёрной родственницей. Ничего общего. Та, что я держал в пальцах, была совсем другой: с виду бархатистая, на ощупь гладкая, мягкая, приятная. Взяв за маленький смешной хвостик, я обтер её пальцами от пыли и положил в рот. Вкуса никакого. Прижал языком к небу, пытаясь раздавить нежную кожицу, но она оказалась на удивление крепкой, пришлось раскусить. Я знал, что в маслинах есть косточки, но эта оказалась слишком большой — можно с легкостью лишиться ещё одного молочного зуба.

Между толстой кожицей и большой косточкой оказалась тонкая прослойка вязкой мякоти. Она приторно наполнила рот мелкими вяжущими тупыми иголочками со вкусом зрелой травы. Маслины меня не впечатлили, а курение откровенно разочаровало.

5.8. Изостудия

Было это на уроке рисования. Вера Михайловна показывала лучшие рисунки прошлого года. Как ни странно, большинство из них принадлежало Мосику и только два мне, хоть я и отличник. Меня это заело, на перемене я с детской непосредственностью вытащил из Мосика портфеля альбом по рисованию и принялся его рассматривать.