Милиция плачет

Талантливых, художественно одаренных пап в нашем классе, по моим сведениям, было только двое. Первый — Мосика отец. Второй — папа Нинбы. От Нинбы я знал, что его папа для души играет на мандолине и является автором копии «Алёнушки» Васнецова. За последние пять лет школы, которые я проучился с Нинбой за одной партой, мне доводилось часто просиживать в кресле его гостеприимного дома под тоскливым, безысходным, тихо с ума сошедшим от горя, печальным взглядом Алёнушки.

Наш будущий одноклассник Лёня Клейнбурд, живущий в соседнем с Нинбой доме, с малых лет любил к ним захаживать и почитать какую-нибудь книжку. Однажды в этом уютном кресле под «Алёнушкой» он зачитался. Вежливая и тактичная Мария Ивановна, мама Нинбы, часов так около одиннадцати ночи ему и говорит, имея в виду, что пора и честь знать:

— Лёнечка, мы уже ложимся спать.

— Ничего, ничего, — ответил увлёкшийся чтением малыш, — ложитесь, вы мне не мешаете.

5.7. Покурим?

Однажды Мосик спросил:

— Твой предок курит? Да? Стибри у него курево.

Убегая от широкого офицерского ремня, наматывая километры вокруг обеденного стола, я давал себе слово никогда не идти на поводу у Мосика. То, что сходило ему с рук, у меня «не проканывало».

Вот совсем недавно пошли мы с ним в хлебный на Карла Маркса между Дерибасовской и Карла Либкнехта. В магазине вдоль стен установлены открытые витрины с наклонными деревянными лотками, в которые сзади подают соскальзывающий вниз свежий хлеб. На веревках привязаны большие нержавеющие вилки с двумя длинными слегка загнутыми зубьями, с помощью которых нужно было проверять хлеб на свежесть. Я так и делал, старательно засовывая её подальше в лоток, нащупывая хлеб посвежее. Некоторые, особенно пожилые женщины, хитрили. Они брали вилку в руку поближе к зубьям, и, просунув между ними указательный палец, давили им на хлеб. Мосик, зная, что самый свежий хлеб всегда вверху лотка, засовывал туда свою тощую руку и, перемяв пальцами все буханки, выбирал наисвежайшую. С выбранным хлебом нужно было идти расплачиваться на выходе из магазина, в кассе.

Выбрав каждый своим способом хлеб, а я принципиально выбирал вилкой, как бы показывая Мосику пример гигиены, мы встали в очередь на оплату. Пока я платил первым за свою буханку, Мосик, не сказав ни слова, неожиданно исчез и, только выйдя на улицу, я увидел его таинственно выглядывающим из соседней подворотни.

— Шухера не было? — спросил он меня, не выходя на улицу.

В ответ я пожал плечами. Причем здесь шухер?

— Мне бабки нужны, — по-деловому объяснил он, и, помахав перед моим носом буханкой хлеба, добавил:

— Пришлось стырить.

Дурной пример, повторюсь, как известно, заразительный. Через несколько дней в том же магазине, покупая кирпичик серого хлеба за шестнадцать копеек, который на несколько лет заменил для всей нашей кукурузной страны белый, я обнаружил, что потерял одну копейку. Пятнадцать целых копеек были, а одна копейка пропала. Вспомнил Мосика поговорку про копейку, которая рубль берёжет, и в душе полностью с ней согласился. Возвращаться за копейкой домой, а потом обратно в магазин было нестерпимо долго, додуматься предупредить на кассе и в следующий раз занести эту злополучную копейку — ещё мозги не выросли, решил, по примеру Мосика, стырить буханку хлеба, в уме уже прикидывая, на что потрачу сэкономленные пятнадцать копеек.

Конечно же, ничего не получилось. Я сразу же попался. Что-то лепетал о том, что забыл заплатить — вот деньги, ах, не хватает копейки, сейчас поищу, копался в карманах, выворачивая их в надежде, что что-то выкатится. Ничего не найдя, оставил хлеб на прилавке кассы и с позором, выслушивая в спину мнение очереди о малолетних воришках, убежал, чтоб три или четыре года покупать хлеб в любом другом магазине, но только не в этом.

Идти на поводу у Мосика было мне противопоказано, и в его предложении покурить я уже угадывал ожидающие меня проблемы с неминуемым возмездием.

Убедил он меня всё-таки. Холодея от ужаса и страха быть застигнутым на месте преступления, я вытащил из папиной зелёной пачки «Новость» одну короткую сигарету с белым фильтром.

Расположившись на маслине, Мосик из «нычки» достал коробок спичек и стал раскуривать сигарету.

— Хорош табачок, — произнес он, выпустив изо рта дым и тут же сплюнув на пыльную землю, — а ты раньше курил?