Милые детки

Патрик лег на кровать с ней рядом. Притянул ее к себе – спина к груди, как две ложки в кухонном ящике. Все мышцы ее тела были напряжены, подрагивали от натуги, но она вся обмякла, едва почувствовав, как Патрик прижался к ней. Зарыдала, сотрясаясь всем телом. Патрик принимал на себя удары этой стихии. Она дрожала, билась, металась. Тянула руки назад, хваталась за него что было сил, вцеплялась в его джинсы с такой силой, что он шипел сквозь стиснутые зубы. Постепенно буря достигла пика, затем начала угасать, а он все гладил ее по голове, повторяя: «Все хорошо, ты в безопасности. Я рядом». Она повернулась к нему под взглядами Рути, медсестры и близнецов – женщины тут же отвели глаза, младенцы и не подумали. Она спряталась в пространстве между Патриком и стеной, скрылась в тени его тела даже от всевидящего ока камеры и была в тот момент страшно благодарна за его внушительные габариты, за то, что он выполнял свое предназначение: служил каменной стеной, за которой можно укрыться. Руки она держала у лица – крошечные розовые лапки беззащитного существа.

Шелест ее учащенного дыхания превратился в слова. Патрик нахмурился, ничего не разобрав, пододвинулся ближе.

– Вытащи меня отсюда, – сказала она.

Он поцеловал ее так, что кровь вскипела и понеслась по венам. В этот момент она не чувствовала никого и ничего, кроме Патрика. На мгновение забыла и о младенцах, и об их взгляде, прикованном к ней, и о посторонних ушах, до которых доносился тихий, влажный, причмокивающий звук поцелуя. Существовали лишь они с Патриком, вдвоем, наедине – в этом месте, где оставаться наедине им строго запрещалось.

И вдруг ее тело пронзил детский крик, выдернул из этого поцелуя, точно рыбу из воды. Патрик ощутимо напрягся. Издав страдальческий стон, она закрыла лицо руками.

– Который из них плачет? – спросила она, думая: раньше мне не надо было спрашивать.

Патрик повернулся посмотреть, но к тому моменту кричали уже оба. Лорен подняла глаза. Визжа, младенцы молотили воздух руками и ногами, изворачивались, пытаясь освободиться. Медсестра и Рути качали их на руках, тихонько приговаривая что-то, но звук постепенно заполнял комнату, точно вода. Паника. Пусть это прекратится.

– Они голодные, – сказала Лорен, не двигаясь с места. – Им надо молока.

– Я принесу, – сказал Патрик, но, подойдя к маленькому шкафчику, в котором хранилась молочная смесь и все необходимое, не обнаружил внутри ни одной бутылочки. Он беспомощно развел руками, глядя на медсестру, морщась от криков.

– В конце коридора, – бодро пропела сестра с улыбкой, перекрикивая младенцев, – в стерилизационной. Там и бутылочки, и чайники. Бегите.

– Ясно.

Патрик распахнул дверь и зашагал прочь по коридору, подальше от этих чудовищных звуков. Находиться с ними в одной комнате было невыносимо, все равно что запереться в чулане с парочкой полицейских сирен. Хоть бы он вернулся поскорее.

Рути, с трудом удерживавшая на руках этот сгусток яростных воплей, изумленно глядела на Лорен, которая и не думала забирать у нее ребенка, не предпринимала ни малейшей попытки успокоить его или брата, как полагалось матери. Лорен заметила, как они с медсестрой переглянулись, и, пересилив себя, подошла поближе и остановилась на таком расстоянии, что дотянуться и погладить детей по головам она уже могла, а удобно принять их с рук на руки – еще нет.

Крики словно пронзали ее голову со всех сторон: и спереди, и сзади, и снизу, и сверху. Она замерла на месте, позволяя им прошивать ее насквозь. Закрыв глаза, пыталась представить себе, что боль, которую причиняют ей эти звуки, – не ее, а чья-то чужая, что она заворачивает ее в толстую ткань, слой за слоем, и держит этот сверток вне своего сознания. И в конце концов боль сделалась переносимой. Открыв глаза, Лорен взглянула на незапертую дверь, прикинула, как далеко удастся уйти, если прямо сейчас открыть ее и выбежать наружу. Недалеко. Там наверняка будут еще медсестры, и двери, и замки.

Чуть только дверь приоткрылась, Лорен подскочила и распахнула ее. Взяла у Патрика бутылочки, подняла их к глазам. Воды было больше, чем нужно, и она вышла в ванную, чтобы слить лишнее. Руки у нее подрагивали. Оба мальчика, уже багровые от ярости, продолжали вопить, брыкаться и лягаться на руках у Рути и медсестры, которые отчаянно и совершенно безрезультатно качали их, пружиня на носочках. Медсестра все еще пыталась успокоить Райли, неслышно напевая ему что-то среди всеобщего гвалта, а вот Рути, судя по всему, сдалась, и лишь механически раскачивалась с подавленным выражением лица. А секунду спустя и вовсе замерла, в ужасе глядя на крохотное существо у себя на руках, немыслимо громкое и разгневанное.

Лорен опрокинула смесь из мерной ложечки в горячую воду и протянула бутылочку Патрику.

– Потряси еще, – сказала она. – Пока горячо.

Младенцы, точно чувствуя, что молоко на подходе, принялись кричать еще громче, настойчивее, требовательнее. И тут Лорен услышала слова и замерла на месте. Дети пяти недель от роду. Произносили слова.

– Уже можно? – спросил Патрик, все еще встряхивая бутылочку.