Милые кости

Рэй отстранился:

– Что-то не так?

– Когда мы целуемся, я уношусь на небеса, – сказала я.

– И что там хорошего?

– Для кого как.

– А точнее? – улыбнулся он. – Изложи факты.

– Полюби меня, тогда изложу.

– Ты в уме? – спросил он, а я про себя отметила: не догоняет.

– Движок прогрелся, – бросила я вместо ответа.

Он дернул за блестящий хромированный рычаг справа от руля, и мы тронулись с места как ни в чем не бывало – парень с девушкой решили прокатиться. Когда Рэй разворачивался, старый, залатанный тротуар блеснул на солнце искорками слюды.

В самом конце Флэт-роуд я показала ему грунтовую дорогу к заставе Илз-Род, от которой было недалеко до переезда.

– Скоро эти места будет не узнать, – сказал Рэй, резко свернув с гравия на укатанную землю.

Железнодорожная ветка соединяла Гаррисберг с Филадельфией; все близлежащие дома шли на слом, старожилы переселялись кто куда, а их участки захватывали промышленники.

– Ты после университета останешься здесь? – спросила я.

– Здесь никто не останется, – ответил Рэй. – Это и ежу понятно.

У меня захватило дух. Вот что значит возможность выбора. Подумать только: на Земле я могла бы уехать в другой город, куда угодно. И тут я задумалась: возможно ли такое на небесах? Ведь за минувшие годы меня ни разу не потянуло к перемене мест – может, оттого, что и мыслей таких не было?

Мы заехали на расчищенную полоску земли перед мастерской Хэла. Рэй остановил машину.

– Что мы тут забыли? – спросил он.

– Ну и вопрос! Нам же надо кое-что разведать, – ответила я.

Мы обошли мастерскую сзади, я пошарила над притолокой и достала ключ.

– Как ты догадалась?

– Будто я не знаю, где ключи прячут! – ответила я. – Тут большого ума не надо.

Внутри ничего не изменилось; в нос шибанул резкий запах смазки.

Я сказала:

– Пойду в душ. А ты располагайся.

Возле топчана болтался электрический шнур. На ходу я щелкнула выключателем, и над лежанкой загорелась россыпь крошечных белых огоньков – другого источника света в каморке не было, если не считать маленького пыльного оконца в задней стене.

– Какой еще душ? – спросил Рэй. – И вообще, откуда ты знаешь про эту халупу? – В его голосе зазвучало беспокойство, которого прежде не было.

– Имей терпение, Рэй, – сказала я. – Скоро объясню.

Зайдя в тесную ванную, я не стала плотно закрывать дверь. Стянула с себя одежду Рут и ждала, пока нагреется вода; мне не терпелось, чтобы Рут меня заметила, чтобы она увидела свое тело так, как видела его я, во всей безупречной, живой красоте.

В этом закутке было душно и сыро; ванну разъедали вековые пятна – видимо, в нее сливали все, что течет. Я открыла горячий кран на полную мощность, но все равно дрожала от озноба. Тогда я окликнула Рэя. Позвала его в ванную.

– Занавеска прозрачная, – сказал он, отводя взгляд.

– Ну и что? – сказала я. – Это неплохо. Раздевайся, иди ко мне.

– Сюзи, ты же знаешь, я не такой.

У меня захолонуло сердце.

– Что-что? – Я уставилась на него сквозь полотнище тонкого белого пластика, которое Хэл приспособил вместо занавески, но увидела только темный силуэт, обрамленный точечками света.

– Говорю тебе, я не из таких.

– Ты назвал меня Сюзи.

Он помолчал, потом отдернул занавеску и, стараясь смотреть только на мое лицо и больше никуда, переспросил:

– Сюзи?

– Иди ко мне, – повторила я, едва сдерживая слезы. – Прошу тебя, иди ко мне.

Я зажмурилась и стала ждать. Горячие струи покалывали мне щеки, шею, груди, живот, бедра. Было слышно, как Рэй зашевелился; ремень со стуком упал на пол, из карманов посыпалась мелочь.

На меня нахлынуло предчувствие, знакомое с детства: когда родители брали меня кататься на машине, я сворачивалась калачиком на заднем сиденье и закрывала глаза, твердо зная, что в конце прогулки меня возьмут на руки и внесут в дом. Такое предчувствие рождается из доверия.

Рэй отдернул занавеску. Я развернулась к нему лицом и открыла глаза. Внизу живота сладко заныло.

– Залезай, – сказала я.

Он медленно переступил через край ванны. Сперва у него не хватило духу ко мне притронуться, но потом его палец осторожно коснулся небольшого шрама у меня на боку. Мы вместе смотрели, как палец движется по рваной полоске плоти.

– В семьдесят пятом, – напомнила я, – Рут получила травму на волейбольной площадке.

Меня снова затрясло.

– Ты – не Рут, – выговорил он, не веря себе.

Поймав его руку, которая дошла до конца старого пореза, я положила ее себе под левую грудь и сказала:

– Я давно к тебе присматривалась. Люби меня.

Его губы приоткрылись, но слова, которые вертелись на языке, были до того странными, что не произносились вслух. Когда Рэй подушечкой большого пальца тронул мой сосок, я привлекла к себе знакомое с детства смуглое лицо. Мы поцеловались. Водяные струи сбегали между нашими телами, увлажняя пучки темных волос, пробивающиеся у него на груди. Целуя его, я хотела видеть Рут, я хотела видеть Холидея, я хотела убедиться, что они тоже видят меня. Под душем можно было плакать в открытую, и Рэй ловил губами мои слезы, недоумевая, почему они хлынули в три ручья.