Я в достаточной мере знал немецкий, чтобы понять, о чем они кричат. Знал этот язык и Лянь Вэй. Может, чуть похуже меня, но это неважно. А важно лишь то, что в двадцати шести тысячах километров от нас какие-то люди, военные пилоты, говорящие по-немецки, вели бой с чужими. Бой отчаянный и, скорее всего, безнадежный.
– Немцы? – Лянь Вэй был явно ошеломлен не меньше моего, хотя виду, по своему обыкновению, старался не показывать. – Откуда здесь немцы да еще на такой технике? Ты что-нибудь понимаешь?
Это был явно риторический вопрос, я понимал не больше Лянь Вэя. Германия в составе Союза европейских государств входила в СКН – Союз Космических Наций (USN – Space Alliance of Nations), но сама по себе освоением космоса активно не занималась. Зачем? Уж больно хлопотное и дорогое это дело, не каждой стране выгодно и по плечу. Гораздо проще скооперироваться… Тьфу, да о чем я вообще?! У нас на всю Землю один-единственный боевой корабль – крейсер «Неустрашимый»! Да и тот – прототип, который строили и оснащали всем миром. А тут машина явно посильнее нашего корыта по всем позициям. Даже если представить, что они появились здесь не с помощью совершенно фантастической Нуль-транспортировки, а просто сумели так подкрасться, что мы – мы, разведчики! – их не заметили, это впечатляет. Чертовски впечатляет, я бы сказал. А то, что экипаж этого Wunderwaffen – чудо-оружия – говорит исключительно по-немецки… Мне даже эпитет трудно подобрать, чтобы охарактеризовать свои ощущения по данному поводу. Вставляет? Да, пожалуй. Не хуже стакана знаменитого пойла дяди Коли.
Кстати, о стакане.
– Без поллитры здесь не разобраться, как говорили мои мудрые русские предки, – сказал я. – По-моему, самое время дерябнуть по глотку. А то мне все время кажется, что я сплю. Этого, вообще-то, не может быть, понимаешь?
– А то, – ухмыльнулся Лянь Вэй. – Понимаю и всецело поддерживаю.
И быстро уплыл в душевую.
Самогонка дяди Коли ясности в ситуацию, понятное дело, не внесла. Хотя слегка прочистила мозги и привела в порядок растопыренные чувства. Что ж, и на том спасибо. Видит бог – мы в этом нуждались весьма. В некотором упорядочивании чувств, я имею в виду (прочистку мозгов можно не считать). Потому что видеть, как на твоих глазах в бою с неведомыми чужаками гибнут люди, – это, доложу я вам, умиротворения не прибавляет. Даже тем, кто уже видел смерть и убивал сам.
А немцы гибли. Один за другим.
Да, чужие дорого платили за каждую победу. Но их было больше, намного больше, и они могли себе позволить эту цену.
Хуже всего, что вмешаться мы не могли никак. Сидеть тихо и не высовываться. А потом быстро передать информацию и смываться. Этот приказ был не просто приказом, который, как известно, закон для подчиненного. Особенно в условиях военного времени. Мы, ко всему прочему, хорошо осознавали его необходимость. Выйди мы сейчас в эфир и свяжись с этими отчаянными немцами, нас бы тут же засекли чужие. И что тогда? То есть понятно, могли и не засечь, но полагаться в данном случае на русское «авось» было бы верхом дурости. Дураками же считать мы себя никак не хотели. Если пилот «Бумеранга», а тем паче разведчик, дурак – нечего ему делать в космофлоте. Пусть возвращается на Землю какие-нибудь овощи-фрукты возить. Не в обиду работягам-летунам будет сказано.
Поэтому мы молча сидели в рубке, смотрели, слушали и грызли от бессилия ногти все время, пока шел этот невероятный бой, а аппаратура разведбота честно записывала каждый байт такой необходимой нам всем информации.
Глава 27
Нельзя сказать, что у пилота малотоннажных планетолетов Михаила Ничипоренко имелись хорошо развитые навыки человека, привыкшего жить близко к природе той или иной степени дикости. Он уже давным-давно покинул родную Житомирщину – сначала ради большого города, а затем ради космоса – и приезжал проведать маму в село Лугины, где родился и провел детство, не чаще одного раза в два-три года, да и то ненадолго. Обычное дело. Так происходит со всеми, кто покидает родные деревенские края. Почти со всеми. Редко кто возвращается назад, разочаровавшись в прелестях цивилизации, оставляющих в душе человека неизгладимые и такие желанные следы.
Собственно, нельзя также сказать, что село, в котором родился и достиг поры юности Миша Ничипоренко, находилось особо далеко от цивилизации. Все, что положено середине двадцать второго века, там было. И коммы, и вирт, и роботы-андроиды, и одежда из меташелка у особо продвинутых модниц и модников, и даже один самый натуральный биомидификат по имени Гриша.
Последний, правда, считался кем-то вроде деревенского дурачка. Потому как на все энерго, доставшиеся ему в наследство от рано перешедшего в мир иной папы – владельца двух магазинов промтоваров (магазины Гриша продал), вырастил себе жабры, чтобы иметь возможность жить под водой и отыскивать на морском дне клады с затонувших пиратских кораблей.