Маше Александровой снился удивительно реалистичный и замечательный сон. С запахами! Будто сидит она на берегу таежной речки Хор. Двоюродные братья-погодки Сашка и Вовка уже наловили хариуса на перекате, разожгли костер, запекли вкуснейшую рыбку в углях и теперь зовут ее к столу:
– Маша, Машенька!
Она открыла глаза, увидела улыбающееся лицо Миши и сразу вспомнила, где она находится:
– Что, моя очередь дежурить? – спросила, поднимаясь и протирая сонные глаза.
– В общем, да, – сказал Миша. С его лица не уходила улыбка, и Маша подумала, что она ей знакома. Так улыбаются мужчины, когда считают, что сделали истинно мужское дело. Добыли мамонта, например. Или на неожиданно заработанные деньги купили любимой женщине подарок, о котором она давно мечтала. – Но если хочешь, поспи еще немного. Только сначала поешь.
– Поешь? – сразу проснулась Маша. – Откуда у нас еда, господин пилот?
– Поймал, госпожа врач, – приосанился Миша и гордо показал рукой на дымящиеся угли костра. – Прошу к столу!
Пока бравый Ничипоренко, не страдая ложной скромностью, рассказывал о том, как ловил и готовил пищу, Маша, не забывая подбадривать мужчину восхищенными взглядами, умылась и присела возле догорающего костра. Миша торжественно положил перед ней на широком древесном листе свежеиспеченную рыбу.
– М-мм… – протянула, она, втягивая ноздрями воздух. – Запах – чудо! Так бы и слопала вместе с листом. Только…
– Я уже съел одну час назад, – признался Ничипоренко и быстро добавил: – Исключительно в целях эксперимента. Как видишь, жив и здоров.
Рыбка оказалась вкуснейшей – сладкой, нежной, почти бескостной. Еще бы ломтик черного хлеба и щепотку соли… но идеал потому и прекрасен, что недостижим.
Маша доела, сладко потянулась и встретилась глазами с Мишей. Пилот сидел рядом и смотрел на нее так… Ей был очень хорошо знаком этот взгляд, и говорил он всегда одно и то же.
Твой единственный поцелуй сделает меня счастливейшим человеком в мире.
«Ага, как же, единственный. Где один, там и второй. Что дальше – известно. Хотя… почему бы и нет? Он милый, симпатичный и заботливый. И давно уже в меня влюблен. Мы же сейчас черт знает где, и что случится с нами завтра и даже сегодня, никто не знает. Может быть, вообще никогда больше не будет ни любви, ни мужской ласки, ни печеной рыбки и прочих вкусностей жизни. По одной простой и прозрачной, как вода в горсти, причине – и самой жизни не будет».
Маше вдруг стало так страшно, что, сама не осознавая, что делает, она прерывисто вздохнула, обхватила Мишину голову руками и прижалась губами к его губам.
То, что она намеревалась сделать в качестве ответного подарка, из чувства снисходительной благодарности, сейчас вышло вроде как само собой – страстно и нежно. И пилот ответил ей тем же. Они не заметили, как избавились от одежды, и мягкая густая трава чужого корабля послужила им вполне удобным ложем…
У них еще оказалось примерно пять или шесть минут после того, как огонь первой, самой нетерпеливой страсти чуть поутих.
– Это… это было классно, – блаженно вздохнула Маша. Ее голова лежала на Мишиной груди, и она слышала, как сильно бьется его сердце.
– Машенька, – Ничипоренко осторожно, словно боясь спугнуть, гладил ее по волосам, по спине. – Машенька… Ты… я… у меня не было в жизни ничего прекраснее. Честно.
– Даже борщ с пампушками и вареники? – спросила Маша, и они оба расхохотались – громко, заливисто и свободно, как хохочут счастливые люди.
А потом появились они. Кукла и Богомол. Целехонькие, будто и не рвали, не коверкали их пули Мишиного «вальтера», превращая в обездвиженные груды искусственной плоти. Те самые пули, которые теперь с характерным рикошетным визгом отскакивали от роботов чужих, словно пресловутый горох от стенки.
Остатки первой и больше половины второй обоймы – семнадцать патронов – спалил Ничипоренко, стараясь остановить старых, так не вовремя воскресших знакомцев. Он бил прицельно, с колена, то в туловища, то в головы, стараясь не думать о том, что одеться они так и не успели, а сражаться голым с инопланетными роботами – это совсем не то, о чем он всю жизнь мечтал. Обнаженная, так же, как он, Маша притихла за его спиной, и пилот был благодарен ей за это – когда мужчина ведет бой, женщине лучше спрятаться или отойти в сторонку. Особенно, если она ничем не может помочь.
Но все было напрасно – пули отскакивали от Куклы и Богомола, куда бы ни попадали. Даже от глаз, что было уже совсем странно. Миша был неплохим стрелком и мог бы поклясться, что, как минимум, в четырех из пяти случаев не мазал. Но роботы тем не менее приближались к людям спокойно и размеренно, появившись из того самого коридора, откуда совсем недавно вышли на лужайку сами пилот и врач. Неотвратимо приближались, можно сказать.
«Какой же я все-таки идиот, – пришла в голову пилота запоздалая мысль. – Надо было запасной выход искать первым делом, а не рыбку ловить. Теперь поздно».