Мины ждут своего часа

Через три дня я был принят Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым. Пришел на прием вместе со старшим майором госбезопасности С. Г. Гендиным. Выслушав рассказ об Испании, о том, как я обучал бойцов специальных подразделений, Ворошилов поблагодарил за высокое понимание воинского долга.

— Вы достойны высокой награды, — сказал маршал. — Я считаю, товарищ комдив (так он называл Гендина), что Старинов заслужил и повышения в звании. Надо дать ему соответствующую большую работу по специальности.

Выйдя из-за стола, Ворошилов твердо пожал мне руку:

— Ждите назначения, товарищ Старинов!..

Прием у Народного комиссара обороны на первых порах успокоил и ободрил меня. Ведь вот нет за мной никаких грехов, никто мне их и не приписывает, даже благодарят за службу!

Однако получалось, что, успокаивая себя подобным образом, я как бы отрекался от старых товарищей, предавал память погибших, которые, возможно, не совершали приписанных им чудовищных злодеяний.

И опять приходила тоска. Опять росло душевное смятение.

Время шло. Меня никто и никуда не вызывал и никакой «большой работы» не предлагал.

Зато каждый новый день приносил нерадостные для меня известия.

Я навестил семью Константина Шинкаренко, бывшего командира полка легендарной бригады Котовского. Шинкаренко — один из моих друзей по партизанской школе в Киеве — в числе первых в республике был удостоен ордена Боевого Красного Знамени и награжден Почетным оружием. Оказалось, и Шинкаренко взяли.

От жены его узнал, что арестовано много друзей Кости — известных мне партизанских командиров, с которыми мы вместе закладывали скрытые базы на случай войны.

— Костя — честный человек. Ни с какими врагами народа он не был связан. Я написала товарищу Сталину. Добьюсь приема у товарища Ворошилова, — всхлипывая, твердила жена Шинкаренко.

Она ничего не добилась. Константина Шинкаренко освободили и полностью реабилитировали только после смерти Сталина. Он вышел из лагерей в тяжелом состоянии. Сил хватило лишь на то, чтобы добраться до родной Молдавии. Здесь он скоропостижно скончался…

Между тем надо мной тоже сгущались тучи.

Я получил наконец вызов. Но не к Наркому обороны. Меня вызывали в НКВД.

Свет, как положено, бьет мне в глаза, а лицо следователя остается в тени.

— Не волнуйтесь, — слышу я. — Мы вызвали вас в качестве свидетеля. От вас требуется одно — дать чистосердечные показания. Это в интересах государства и в ваших собственных.

— Но что я должен показывать?

— Не догадываетесь?

— Нет.

— Хорошо. Мы вам поможем…

Я не помню точной последовательности допроса. «Мы» все время выпытывал, где я служил, насколько был близок с тем или иным человеком, часто ли встречался с М. П. Железняковым, А. И. Бааром.

Отвечал я без обиняков. Да, названных людей знал. Да, задания их выполнял. Как же иначе? Это были приказы прямых начальников.

— Так. А для чего вы закладывали тайные партизанские базы в тридцати — ста километрах от границы? Для чего готовили вдали от границы так называемые партизанские отряды?

Я понял, куда клонит следователь. Ответь я сбивчиво, уклончиво, и сразу из «свидетеля» превращусь в обвиняемого. Он хочет, чтобы я сам признал преступность проводившихся в тридцатые годы мероприятий, чтобы опорочил бывших начальников.

Из рассказов жен арестованных товарищей я уже знал, что подготовленных нами партизан обвиняют в двух вещах: «в неверии в мощь социалистического государства» и «в подготовке к враждебной деятельности в тылу советских армий».

Следователь смотрел на меня почти ласково. Щука, наверное, тоже не испытывает особой злобы к карасю, которого считает обреченным…

— Базы действительно закладывались и в ста километрах от границы. Но ведь укрепленные районы строились тоже в ста и более километрах, а стоят они сотни миллионов или миллиарды рублей!

— Укрепрайоны вы оставьте! Они ни при чем.

— Как ни при чем? Если затрачиваются такие средства на строительство, стало быть, допускается выход противника на эти рубежи. А коли так, логично готовить и все необходимое для развертывания партизанской борьбы между границей и укрепрайонами… Я готовил партизан для борьбы с врагом. Мероприятия, о которых идет речь, проводились в интересах защиты Родины.

Я коротко рассказываю о допросе, длившемся часа три. И вспоминать о нем противно, и не так уж важны подробности. Следователь, видимо, не имел санкции на мой арест. Отодвинув бумаги и подписывая мне пропуск, он сказал:

— На сегодня мы расстанемся. Учитывая ваши боевые заслуги, мы вас не тронем. Но… возможно, мы еще встретимся. И вы подумайте. Советую вам написать все, что знаете об участниках дел Якира, Баара, Железнякова и прочей компании. Ничего не скрывайте. Этим вы упростите свое положение…

После «беседы» в НКВД я понял: все заблаговременно подготовленные на случай войны базы и партизанские отряды ликвидированы, кадры партизан уничтожены, а отряды ликвидированы, а всякого, кто имел отношение к этому делу, рассматривают как врага народа или пособника врагов народа.