Мёртвая рука капитана Санчес

То, что это нелепое сооружение, которое они соорудили всего на одну ночь, называлось землянка, он знал совершенно точно. А ещё Дэниэл знал, что он был боец на жестокой и страшной войне, и что всё своё курево он сменял у сержанта на маскхалат.

И тогда он поспешно попросил он хриплым со сна голосом:

– Друг, оставь покурить!

И тут же открыл глаза, потому что с ужасом осознал, что его друг не вернулся вчера из боя. Холодея, Дэниэл сразу же вспомнил, даже увидел отчётливым внутренним зрением, как тот неподвижно лежит в разодранной на груди шинели, без пилотки, с раскинутыми ногами и обсыпанной землёй стриженой головой. И сразу же чувство невыносимой вины, тягостная острая жалость навалилась на Дэниэла, а потолок закачался перед глазами, поплыл огненными кругами, и он бросился наружу, в лес.

Наверх из землянки вело пять ступенек, он сам их делал. И вот он полз по этим ступенькам и думал, что теперь всё будет не так, как всегда, а так, как всегда, уже никогда не будет, хотя и лес, и воздух, и даже вода остались такими, как раньше. Он зачем-то сейчас вспомнил, даже с какой-то горечью вспомнил, что его друг смеялся всегда не к месту и молчал невпопад, или начинал говорить про другое. Но, боже мой, думал Дэниэл, карабкаясь по земляным нескончаемым ступенькам, как же мне его не хватает сейчас – словно ветром костёр задуло, словно это меня убило…

Дэниэл лез по ступенькам и всё никак не мог выбраться наружу. Лестница под ним выросла до бесконечности, и он всё полз по ней, полз, и на ногах его размотались портянки, они волочились за ним, он в них путался, запинался, давясь и захлёбываясь слезами, но всё никак не мог вылезти на поверхность. Он цеплялся за землю окровавленными руками, впивался в неё ломкими ногтями, и ему было больно, нестерпимо больно, хотя он точно знал, что это не его кровь и не его ногти…

Наконец, он застонал, вываливаясь в проём, завешанный плащ-палаткой, и увидел перед собой деревья… Они стояли голубые, словно само небо, бесконечно пустое небо отразилось в них перед тем, как пропасть…

Мистер Трелони тряс капитана, тряс, чтобы разбудить, и, наконец, тот распахнул сумасшедшие мокрые глаза и негромко выговорил:

– Что?

Мистер Трелони сказал оторопело:

– Капитан, вы очень сильно кричали… Во сне.

– Мне снился кошмар, Джордж, – объяснил капитан, он поднялся на локте, отдуваясь и с трудом приходя в себя. – Мне в последнее время снятся очень странные сны… Странные и страшные. Чудное это место – Гуэль-эр-Ришат.

– Да? А я сплю отменно, как убитый, – сказал доктор со своего места: крики капитана разбудили и его.

– Вот именно… Как убитый, – пробормотал капитан, и взгляд его снова остекленел.

****

Ночь прошла без происшествий, их никто не побеспокоил – ни мёртвые, ни живые, и утром им ничего не напоминало уже о давешнем.

Джентльмены опять искупались в водоёме, а потом принялись бродить по оазису и вокруг него. Они осматривали скалы, но опять ничего не нашли похожего на горы, вытканные на гобелене, рисунок которого у них уже просто в глазах стоял.

Мистер Трелони заметно погрустнел.

– Скажите, капитан, – спросил он. – Вот мы опять ничего не нашли, а вам словно бы всё равно… Неужели вам не обидно?

– Обидно, конечно, – ответил ему капитан, поправляя свой тагельмуст, и тут же добавил: – Но не сильно… Я давно уже понял, что нахожусь под мощным белым крылом своего Ангела-хранителя, а уж он сам выбирает, как и чем меня наградить…

– Да-а, – протянул потрясённо доктор, глянув на капитана. – Если судить по сундуку с «Аточа», то награждает неплохо.

Перед уходом из оазиса они поставили сундук с «Аточа» в расщелину, забросали его камнями со всех сторон и даже песком присыпали.

– Господа, это знаменательное событие, – сказал мистер Трелони, улыбаясь и отряхивая руки. – Наш доктор впервые в жизни закопал клад.

– Мы все впервые в жизни закопали клад, – ответил доктор Легг, улыбаясь ему в ответ.

Платон быстро глянул на капитана и встретил его застывший взгляд.

– Я уже закапывал клады, – сказал капитан с каким-то вынужденным смехом. – В Московии.

– Капитан, вы нам почти ничего не рассказывали о своих русских приключениях, – проговорил мистер Трелони. – А из Платона лишнего слова не вытянешь. И доктор молчит.

– Да чего там рассказывать? Русские… – начал, было, говорить капитан и остановился.

Помолчав немного, словно собираясь с силами, но, видимо, так и не собравшись, капитан произнёс:

– Русские наши мушкеты называют фузеями… Во как!

И капитан подошёл к своему мешку, взвалил его на плечи и пошёл, не оглядываясь, словно намекая всем, что сейчас не до разговоров.

Все поспешно двинулись за ним.