Мёртвая рука капитана Санчес

Голос его, и так негромкий, упал до едва слышного шёпота. Вскоре капитан уснул. За ним уснули и остальные. Они спали весь жаркий период, а когда солнце перевалило свою самую высокую точку на небе, начали просыпаться. Проснувшись, они не нашли капитана на месте. Скоро он вылез из корпуса судна. В его руках был судовой колокол.

Все сразу бросились рассматривать эту находку – ведь на колоколе обязательно должно было стоять имя корабля. И оно было – длинное, полустёртое, однако последнее слово в названии читалось весьма явственно.

– Аточа! – в один голос крикнули доктор и мистер Трелони.

– Да, похоже, что это всё-таки «Аточа»… Вот только, как он сюда попал, чёрт возьми, – сказал капитан, смутно улыбаясь.

Глянул на Платона, добавил:

– Вместе с Малышом – марш за мной… Там ещё сундук есть.

Капитан двинулся к пробоине галеона. За ним азартно потянулись и остальные, но он, подняв руку, остановил всех и первым влез в пробоину. За ним туда всунулись Платон и Малыш. Вскоре они тяжело вынесли простой небольшой сундук.

Матрос Ганн восхищённо выругался непонятно о ком. Кто-то присвистнул от удивления, но свист вышел плохо. Сундук поставили на песок и не сразу открыли чьим-то ключом. Наконец, крышку подняли – в сундуке лежали монеты.

– Пресвятая богородица! – ахнул Ганн. – Да это же пиастры*!

Сундук опрокинули на аббу, и в монетах, хлынувших серебряным потоком, нашли ещё десять больших золотых слитков.

– Что мы будем делать с сундуком? – спросил мистер Трелони.

– Поделим на должные части согласно судовому кодексу, – сказал капитан. – А сейчас его надо спрятать. Не таскать же сундук по пустыне туда и сюда?

– Мы его закопаем здесь? – спросил доктор.

– Нет, нужен надёжный ориентир, чтобы он не разрушился, пока нас не будет, – ответил капитан. – Например, скала.

– Или две горы, – подсказал мистер Трелони, искоса поглядывая на него.

– Или две горы, а третья поблизости, – подхватил доктор намёк сквайра.

– И хорошо, если бы там был водопад, чтобы мы смогли напиться! – Капитан в конец развеселился.

– Чёрт! Никогда ещё не закапывал кладов! – Доктор Легг почесал в затылке.

– И не выкапывал, кстати сказать, тоже! – воскликнул мистер Трелони.

Джентльмены засмеялись. Вокруг них стояли матросы, они вяло улыбались, мало что понимая из этих слов.

– А пока возьмём немного пиастров, хоть по дюжине, на счастье, – сказал капитан и первый взял из сундука монеты.

И уже после него все принялись отсчитывать себе деньги, которые тут же были запрятаны в мешки.

Потом они снова пошли по пустыне, только теперь двое, сменяясь, несли сундук, который был не из лёгких. Скоро на них навалилась такая усталость, что все мечтали бросить сундук с пиастрами поскорее к чёртовой матери. Наконец, впереди показались скалы, так сказал капитан, посмотрев в зрительную трубу.

И все кинулись к этим скалам, то есть им чудилось, что они кинулись. На самом деле они плелись точно также, вот только жара стала терзать их с удесятерённой силой. Под ногами было ослепительно сверкавшее белое каменное крошево, к тому же дул нескончаемый горячий ветер, и хотелось лечь и не двигаться, чтобы не расходовать ту влагу, которая ещё оставалась в теле.

«Никогда не знал, даже представить себе не мог, – думал мистер Трелони, – что пустыня – это когда всё вокруг раскалено добела, и мутит от зноя, а кожа саднит под одеждой, – полопалась она там, что ли? – а всё тело пытается докричаться до сознания сквозь раскалённую муть, застилающую ссохшийся разум, умоляя об отдыхе, о глотке воды, о благоуханной прохладе».

Воспоминания и какие-то образы, затёртые до неузнаваемости, громоздились в его сознании, сплетаясь и переворачиваясь. Они захлёстывали друг друга, ввинчивались в тот белый знойный мир, который лез и лез на него через щель его тагельмуста. Он пробовал вмешаться в этот мысленный хаос, силясь выдавить из своих воспоминаний, из самых глубин своей памяти какой-нибудь сладкий мираж о замёрзшей речке, о скрипящем снеге, о бодрящем бристольском утре, но все воспоминания растекались, уродовались, словно горячей смолой, искажаясь в гиблом мареве отёкшего от жары мозга, и превращались в струящиеся под ветром потоки песка, и ему казалось, что кроме пустыни в его жизни никогда и ничего больше не было.

А впереди, действительно, высились скалы, и они добрели до них и нашли в них ущелье, по которому они вскоре пошли, сразу же бросив сундук. Ущелье прорезали расщелины, и наши путники спускались, лезли через них, обрываясь и чертыхаясь, томимые жаждой, а ещё более терзаемые надеждой, что вот там, за поворотом, внезапно, когда кажется, что это последний твой шаг, вдруг кто-нибудь рядом скажет тебе: «Смотрите – вода!»

– Смотрите – вода! – прохрипел капитан, и все словно бы ожили и устремились за ним.