Мёртвая рука капитана Санчес

Держащая Небо лежала и смотрела на него, благодарно и бессильно улыбаясь. Губы её были приоткрыты, она горячо и часто дышала, словно выталкивая из тела скопившийся там жар. Тут капитану самому стало жарко и мокро.

Он протянул руку и поднял к ним на ложе блюдо с плодами.

****

Утром капитан проснулся оттого, что доктор Легг и мистер Трелони дискутировали на тему вчерашнего рассказа повелительницы. Доктор приводил сквайру массу доводов, из которых следовало, что обряд вызывания дождя – полная чушь, противоречащая всем законам природы и элементарной логики. Сквайр выражал сомнения.

– Но не может же такого быть, чтобы все вековые рассказы о колдунах и магах были выдумкой?.. Вы не находите, что это несколько странно, дружище? – отчаянным криком сомневался мистер Трелони, стоя в шаге от доктора.

– Боюсь, что дикость ваши вековые рассказы, сэр, дикость и больше ничего, – отводил его аргументы доктор, сверкая зелёными глазами.

– Нет, что-то в этом определённо есть, дорогой доктор! – попытался урезонить оппонента мистер Трелони и подёргал его за рубашку.

– Мне очень жаль, но в этом есть мракобесие!.. И всё тут! Извините, старина! – непоколебимо отвергал доктор все резоны сквайра.

Платон молчал, сидя на корточках возле двери и заинтересованно глядя на дискутирующих джентльменов.

– Доброе утро, господа, – проговорил капитан хриплым со сна голосом.

– Капитан, скажите ему! – почти в унисон прокричали мистер Трелони и доктор.

– Я считаю, что мы ещё очень многого не знаем о природе вещей, – ответил капитан. – В будущем, возможно, «вызывание дождя» или, наоборот, «прекращение дождя» сумеют объяснить и даже использовать себе на благо…

Голос его был скучен и невыразителен. Он продолжал лежать, глядя в потолок.

Джентльмены поняли, что капитан нынче не в духе, и почему-то сразу успокоились, виновато поглядывая друг на друга.

Капитан проснулся, и правда, не в духе, более того – сразу после пробуждения его обожгло острой волной стыда… «Этот старый вонючий хорёк, эта коровья морда опоил меня своим зельем и выведал, уж не знаю как, мои тайны», – думал он, постепенно приходя в бешенство… Все эти чаши и воспоминания – уж точно не просто так. Только это мои воспоминания, мои тайны и мои женщины, и никто не имеет право залезать ко мне в мозг и ко мне в память. Да, конечно, я был молод и глуп, и неопытен, а, может быть, даже смешон, чёрт побери. Но это моё! И я любил и люблю этих женщин, хоть до меня у них было много других мужчин.

Он лежал на ковре, стиснув зубы, не смея подняться и посмотреть вокруг, чувствуя, что всё внутри него одеревенело от ненависти… Между тем, им принесли завтрак – день начинался, ленивый жаркий африканский день. Из сада слышалось щебетанье, узорные тени качались и скользили по деревянному потолку, по которому плыли птицы, парадно и мощно развернув свои крылья.

Джентльмены, сидя у подносов, на которых были, как всегда, фрукты и лепёшки, посматривали на капитана озабоченно. Тот лежал, глядя в пространство, казалось, остекленелым взглядом, потом взор его переместился на дверь и побуравил её некоторое время. Потом капитан вдруг громко и решительно произнёс:

– Ну, всё. Хватит!

Он быстро встал и прошёл в туалетную. Платон проводил его в спину встревоженным взглядом. Вернулся капитан бодрым и даже повеселевшим. У джентльменов отлегло от сердца, а Платон так просто засверкал белозубой улыбкой. Позавтракали все в прекрасном расположении духа, при этом капитан шутил, что-то рассказывая. Потом они ещё о чём-то поговорили, кажется о сёстрах повелительницы и ещё о каких-то женщинах. Потом помолчали. Делать было, собственно, нечего. И капитан сказал:

– Я настоятельно рекомендую вам поспать, джентльмены.

И он первым лёг на ковёр, за ним прилегли и остальные. День обещал быть длинным и жарким. Вскоре на всех навалилась дремота и смежила им веки.

****

Проспали они почти до вечера. Капитан проснулся первым и разбудил всех словами:

– Вставайте, господа… Солнце уже низко, наступает вечерний час.

Они поднялись и начали приводить себя в порядок в туалетной комнате. Вскоре за ними, и в самом деле, пришли.

Тронный зал был, как всегда, хорошо освещён масляными светильниками, укреплёнными на стенах. Как всегда, джентльмены сели за стол, как всегда, к ним подсела повелительница, а капитан, попросив разрешения, вышел проведать команду. Вернувшись, он услышал пение: пела чернокожая полная женщина в сопровождении флейты и барабана, который неясно, тихо и удивительно нежно отбивал ритм песни. То, что песня была о любви, капитан понял сразу.

Он подошёл к столу Ойяшакур и молча опустился на табурет. В саду уже зажгли треножники, и темнота в их свете с каждой минутой становилась насыщеннее и синее. От бликов огня лицо Держащей Небо бронзовело, она глянула на него, и он прочёл в её глазах ту нежность, что разливалась сейчас вокруг. Придворные молчали, они, казалось, погрузились в то сладкое забытьё, что дарила им песня, которая была так длинна, что скорее напоминала балладу.