Мир-Али Кашкай

Прежде чем продолжить рассказ о том, как отразилось на карьере нашего героя это решение, поясним, что означала аббревиатура АзОЗФАН. Еще в конце 1932 года постановлением Азербайджанского Центрального исполнительного комитета на базе Азербайджанского государственного научно-исследовательского института было организовано Азербайджанское отделение Закавказского филиала АН СССР. Эта была первая попытка концентрации научного потенциала молодой республики в едином центре. Разумеется, как создавались тогда высшая школа, музыкальные, композиторские школы — при поддержке Москвы, Ленинграда, Киева, так и научная база в Азербайджане формировалась и укреплялась при помощи специалистов, направляемых из России. Ее технический фундамент укреплялся за счет перебазирования различных научно-исследовательских организаций. Научных сил и в Баку, и в Тбилиси было маловато, чего нельзя было сказать о республиканских амбициях.

В рамках единого Закавказского филиала развитие научной мысли тормозилось желанием каждой стороны перетянуть, как говорится, на себя большую часть одеяла. Грузия претендовала на особое внимание в связи с возвышением «горного орла» — И. Сталина. Азербайджан практически находился в центре внимания Советского государства с учетом выдающегося значения Баку как нефтяного и культурного, космополитического, или как говорили в ту пору, интернационального центра.

Очень быстро республики, во главе которых стояли сколь честолюбивые, столь же авантюрные лидеры — Л. Берия и М.-Дж. Багиров, стали тяготиться обязательствами, которые налагали на них рамки филиала. Так они вышли на решение, которое подтвердило ожидаемый эффект, — создание республиканских филиалов АН СССР.

С самого начала в практической реализации этой идеи активно участвовали выдающиеся научные фигуры, знаменитые академики И. М. Губкин, С. С. Наметкин и уже знакомый нам Ф. Ю. Левинсон-Лессинг.

Само собой участие двух выдающихся геологов и Наметкина — крупного химика того времени в организации АзФАН объясняется нефтяной спецификой Баку. Ничего удивительного не было в том, что эта могучая тройка поочередно возглавляла первый академический центр Азербайджана. Как, очевидно, уже догадался читатель, Левинсон-Лессинг, занятый формированием структуры будущей Академии, никак не мог обойтись без своего ученика — Мир-Али Кашкая.

Они встретились в конце 1936 года в Москве, в Старомонетном переулке, 35, где теперь располагался Петрографический институт.

— Как вы смотрите на то, чтобы вернуться в Баку?

Разумеется, долгими зимними вечерами в Ленинграде или у таежного костра он не раз размышлял об этом.

Здесь необходимо сделать некоторые пояснения для современного читателя. Оставаясь представителями различных народов и этносов, азербайджанцы, белорусы, украинцы, грузины и многие другие реально ощущали себя гражданами великого государства — Советского Союза. Их равноправие подтверждалось возможностью найти работу по призванию в любом уголке огромной страны. Официальная идеология — пролетарский интернационализм — исключала какое-либо ущемление прав, не говоря уже об унижении национального достоинства. Так что у Кашкая, как и у большинства его соотечественников, были как бы два отчих дома: один большой — Советский Союз и другой — Азербайджан, край, взрастивший его, и с которым он был связан нравственно и духовно. И, как бы ни складывалась жизнь, здесь жил народ, частицей которого он себя сознавал, это была земля его предков.

Россия приняла его душевно, щедро делилась опытом и знаниями. Как человек в высшей степени интеллигентный, с развитым чувством благодарности, он не мог не отметить бескорыстия и дружеского участия русских ученых в своей судьбе. Франц Юльевич так же, как и другие люди науки, с которыми он общался в Ленинграде и Москве, внес решающий вклад в его становление как ученого.

Он воспринимал их не просто как опытных и знающих учителей. Они стали ему родными людьми. Нет, в том, что Москва для него была и осталась родным краем, не было никакого преувеличения. Ну а с Баку и Гянджой он был связан, как дитя с матерью. Что тут объяснять — родина есть родина.

И что тут спрашивать? Разумеется, для молодого человека было высшим счастьем вернуться на родину и служить ей, отдать своей стране и народу свои знания и силы. И в этих мыслях не было ни рисовки, ни бравады, ни ложного патриотизма. Так думала лучшая часть тогдашней азербайджанской интеллигенции. И, главное, — так она поступала в практической жизни. Нариман Нариманов, несмотря ни на что, сумел добиться от Москвы специальной квоты от продажи нефти для нужд образования.