Мир без Стругацких

Щелканову место было определено не в главном здании, что колоннами и гордыми словами о химии, простирающей руки, смотрело на улицу, а в одном из тех домиков, что скрывались в парке. В усадебные времена тут была то ли конюшня, то ли кучерская. Экскурсии ответственных работников в костюмах и галстуках до него не доходили. Зато сотрудники из обоих главных корпусов прибегали часто. Хотя халат Щелканову полагался не белый, а синий, белые халаты с ним держались на равной ноге. Он был стеклодув. Один из десяти в мастерской, однако Владимир Сергеич его отличал.

Химическую реакцию на бумаге легко написать, труднее произвести её в материальном мире: заставить атомы и молекулы двигаться куда надо, прибыть вовремя и вовремя убраться со сцены, нагреться, а затем остыть до полного безразличия. Для того нужен химический прибор, чтобы покорные атомы не сворачивали с пути. И не может быть у самого устремлённого в небеса химика такой идеи, которую стеклодувы не способны облечь прозрачной материей. Стояла у Владимира Сергеича даже бутылка Клейна, проглотившая собственное горлышко и пьющая воду через донце, вгоняла в оторопь новичков и особо доверенных гостей. Многие не верили, что она существует. Клейн за заказом не спешил, видно, сам не знал, что с ней делать.

Стеклодувная была мастерской, а не лабораторией, слишком неприбранная для интерьеров передового института, какими их показывают по телевизору, а для цеха алхимиков – слишком светлая, с широкими окнами и прозрачными перегородками. Пол из клеёнчатых квадратов, мебель из стружек, зато хвосты пламени из горелок – самого высшего качества. Столы со станками, резаками, тисками, зажимами, шлифовальными кругами – как столярная мастерская, если бы столярам привозили деревья из стеклянного леса. Стеклянные прутья и ветки собраны в пучки и стоят в высоких стаканах либо лежат ледяными пластами, тускло отражают белый свет. Щелканову тут нравилось.

Перекуры в стеклодувной не поощрялись, хочешь курить – кури на рабочем месте: триумфальные трубы вытяжек склоняются над каждым столом. Поэтому обедать в одиночестве Щелканову удавалось редко. Всегда в столовой кто-нибудь подсаживался с рабочим разговором.

Евгений Мусатов был красавец и восходящая звезда. Иванов-Ростовский брал его с собой в командировки во Францию, в Италию. Брюки на Мусатове сидели, как на артисте кино, да и стрижка с бакенбардами смотрелась не хуже. Обедал Мусатов с личной бутылкой минеральной воды – в чай поварихи добавляют соду, в кофе – овёс, а компот он презирал молча. Разговоров о футболе и хоккее не поддерживал – современный суррогат гладиаторских боёв, развлечение для плебеев. С ним пришёл Макаров, тоже красавец, только усы щёткой, а новые джинсы требуют опускаться на стул с осторожностью и кряхтением. Нужна была Мусатову и Макарову особенная электрохимическая ячейка. Договорились вместе дойти до мастерской после обеда.

Пока обедали, мимо прошли Марина с Катенькой, заняли столик через проход. Катенька сделала глазки Мусатову. Макаров состроил одобрительную физиономию. Мусатов, терзая котлету вилкой, будто это был серебряный столовый нож, сообщил, что, во-первых, служебные романы не практикует, а во-вторых, не хочет внушать ложных надежд наивным девушкам. Пока он не готов к браку и всем сопутствующим обязательствам, моральным и финансовым, все его приключения будут только честными и необременительными.

– А ты думаешь, она замуж захочет? – с деланым простодушием спросил Макаров.

– Конечно, – ответил Евгений. – По-твоему, зачем женщины получают высшее образование? Это раньше женихов искали на балах, а теперь общество иначе устроено.

– Да брось! Пять лет учиться, ночами не спать, экзамены, распределение – всё для того, чтобы выйти замуж за тебя? Когда можно просто, ну, сам знаешь?

– Просто – нельзя. – Евгений обиделся на подначку, но виду, как обычно, не подал. – Если искать серьёзного человека, с перспективой, то не на танцах. А прежде, ты думаешь, они не учились и не страдали? Иностранные языки, танцы, рисование, верховая езда. Корсетами рёбра ломали. Тоже непросто было выйти за человека из высшего общества.

– Нет, постой. Ты что, вообще не веришь, что девушка может увлечься наукой?

– Нет, почему. Может увлечься. Даже должна. Долг жены – разделять интересы мужа. Но самой стремиться что-то совершить – это лишнее. Посмотри, какие у шефа жёны, что первая, что вторая.

– Свинка морская – не свинка и не морская. Женщина-учёный… – провозгласил Макаров полушёпотом и громко загоготал.

– Хохма, – с холодком отозвался Мусатов. – Я бы сказал не так грубо.

Щелканов тоже не засмеялся. Ему было досадно за Катеньку, и он подумал, не спросить ли Мусатова, каких перспективных альянсов ищет он сам на научных балах. Однако не стал.

Как только вошли в мастерскую, зазвонил телефон.

– Тебя твоя чудачка, – сказал Серёга.