Мир без Стругацких

Старуха говорила тихо, и Кшиштоф не разобрал её слов. Уже через мгновение он понял, что, даже если бы разобрал, всё равно не понял бы: старуха говорила на чукотском.

Умилык начал переводить так быстро и так плавно, будто только и ждал, когда старуха вступит в беседу.

– Навэтын говорит, у неё есть история про кита, – сказал он.

Голос старухи звучал так, будто она подхватила мелодию варгана, прожевала её своим беззубым ртом и теперь плела из неё нить повествования. Кшиштоф закрыл глаза и вдруг почувствовал то, что, кажется, чувствовал его брат. Голос укачивал – ещё заметнее оттого, что слов Кшиштоф не понимал. И всё же ему казалось, что он понял эти слова, их суть и дух, их мелодию, нырнул в эту реку, и течение его увлекло – раньше, чем старик-смотритель заговорил, переводя на русский язык слова, сказанные старухой.

Навэтын: легенда о женщине, которую полюбил кит

В селении Нунак жила женщина, у которой не было мужа. Случается, хоть и редко, что такие женщины сами становятся охотницами, и говорят, нет охотниц лучше. Лахтак не любит мужской дух, а женщин подпускает ближе. Всё дело в том, что когда-то лахтачье племя было наравне с человеческим, и люди-лахтаки брали себе человеческих жён. Они и теперь об этом помнят.

Женщина из Нунака охотницей не была, её пекуль был ржав, а кэркэры и камлейки из-под её руки выходили впору медведю-оборотню.

Но женщина знала много странных песен и учила этим песням других. Была специальная песня, чтобы случился снег, и песня, чтобы он прекратился. Песня для тихой ночи, песня, чтобы пришла нерпа.

Когда охотники добывали лахтака, тюленя или кита, женщина всякий раз брала свой ржавый пекуль, приходила за своей долей, и никто не смел сказать ей ни слова.

Женщина жила одна; в одиночестве она гуляла по берегу и пела.

Песни, которые пела женщина, достались ей от её бабушки, но не для каждой из них было известно предназначение. Иногда понятно было из составляющих мелодии: женщина узнавала в песне снег, и ночь, и тишину и понимала, что песня эта – для спокойного зимнего сна, такого, чтобы проснуться полным сил и радости.

Одна песня ей никак не давалась. В этой песне были сплетены снежная пурга и китовий зов, но женщине никак не удавалось найти смысл такого сочетания.

Однажды вечером, на границе ночи, в дни ноябрьской пурги, женщина стояла на скале и пела. Женщина видела все знаки наступающей бури, но не спешила домой. Она решила проверить, не сработает ли песня, если петь её во время пурги.

А потом стало поздно: пурга обрушилась на землю, и мир исчез. Песня растворилась в вое ветра, и женщина поняла, что не сможет найти путь домой.

И тогда к ней вышел незнакомец. Он сказал: я тебя выведу. Взял её за руку и повёл сквозь бурю, а когда случались особенно сильные порывы ветра, он останавливался и крепко обнимал женщину, закрывая собой. И ветер не имел над ним власти.

Он довёл её домой и остался на ночь, а наутро ушёл.

С тех пор человек приходил почти каждую ночь, пока женщина не понесла.

Однажды женщина проследила за ним до самого берега и увидела, что на берегу высится тело огромного белого кита. Когда человек приблизился к нему, кит раскрыл пасть, и человек вошёл внутрь.

Так женщина узнала, что стала женой человека-кита.

Ничего в их жизни после этого не изменилось: женщина пела песни, а её мужчина приходил на зов. Иногда задерживался на одну ночь, иногда на две. Никогда – дольше трёх. Он говорил, что никак нельзя ему оставлять своё китовье тело слишком надолго. Оставшись без души, кит затоскует, станет буен и непредсказуем, потеряет разум.

Но вышло так, что женщина заболела. Не помогали ни снадобья шамана, ни тюлений жир. Ничто не могло её согреть. Посреди жарко натопленного полога женщина лежала, укутанная в медвежьи шкуры, и казалось, вот-вот покроется ледовой корочкой. Люди Нунака не знали причин её болезни, а потому не могли помочь. А дело было в том, что ребёнок внутри неё был снежным китом, и ему нужны были особые песни, чтобы расти спокойно и не убить случайно свою мать.

Кит-отец остался со своей человеческой женой и пел ей эти песни. Пока он был рядом, китёныш в её чреве успокаивался и женщине делалось тепло и хорошо. Так прошёл день, другой, третий, десятый. Наконец опасность миновала, а к женщине вернулось сознание. Вышла она из яранги, чтобы набрать в леднике мяса на обед, смотрит, народ нанукский радуется, ножи точит: пришла весть, что охотники загарпунили огромного белого кита – большая радость всему селению. Женщина бросилась обратно в ярангу – поздно: не было там её мужа, и только горсточка снега осталась от него.

Старуха замолчала. Замолчал и Умилык.

Умилык знал, что его пересказ – всё равно что через жаркий полог нести снег в сите. Неловко и непрактично, но если выбора нет, лучше донести хоть что-то.

В комнате повисла тишина – прозрачная и задумчивая. Только теперь Умилык понял, что пурга за окном утихла.

– Что с ней стало?