Мир без Стругацких

– Не знаю, – и, не давая Алевтине вставить слово, начал путано объяснять, что он же говорил, у него в последнее время что-то с памятью, он вот понял, что вообще не помнит даже, как они познакомились, какая была свадьба – Аля, у нас же была свадьба, правда? – он вообще ничего не помнит: что, например, он делал во время войны? Нет, в автобиографии он пишет всё как надо: был призван в армию, потом был комиссован из-за врождённого порока сердца, но, несмотря на это, продолжал участвовать в деятельности агитбригад, посещал боевые части и больницы, ставил силами добровольцев короткие сценки – но сам об этом не помнит буквально НИЧЕГО!

Семёну казалось, что такой рассказ может растрогать даже камень, но нет, не сегодня. Алевтина накинула плащ, схватила сумочку и прошипела в ответ:

– Что-то с памятью стало? Хочешь скажу, что? Ты её, Сёмушка, пропил! Всю свою жидовскую память крупного русского писателя. Допился до чёртиков – и всё пропил!

Алевтина хлопнула дверью и убежала куда-то в летнюю московскую ночь. Интересно, подумал Семён, у неё есть любовник? С другой стороны – откуда? Кто такую страшную будет… того-с! А когда-то была вполне ничего, пышная, спелая, сиськи ого-го! А сейчас жопа ого-го! – а сиськи отвисли, смотреть противно.

В самом деле, лучше бы к Маринке поехал!

Семён, не снимая ботинок, прошёл в свой кабинет, открыл портфель, достал четвертинку, выпил прямо из горлышка. В два захода прикончил, потом, на всякий случай, снова заглянул в дипломат – но нет, водка кончилась, внутри только измочаленная синяя тетрадь. Семён подхихикнул, вытащил наружу, уселся, как давеча, на пол и начал читать.