Мир без Стругацких

(синяя тетрадь)

Когда-нибудь всё закончится. Те, кому суждено было умереть, – умрут. Те, кому повезло, – выживут. Те, у кого хватит смелости вернуться в те города, которые они позабыли, в города, которые помнят их молодыми и здоровыми, наивными и влюблёнными, в города, которые помнят дым сжигаемых бумаг, летний снег вспоротых при обыске перин, их прощальные шаги, когда они спускались под конвоем по лестнице собственного дома, обесчещенные, молчащие, не смеющие коснуться перил. Немногие вернутся – но многие из вернувшихся постараются забыть, постараются не сыпать соль на раны, не ковырять прошлое, не поминать старое. Иногда они будут узнавать друг друга по особому взгляду, по особой повадке, сохранившейся даже спустя годы, они будут встречаться в переполненных собесах, в сберкассах и на почте, четвёртого и двадцать третьего числа каждого месяца, а потом, всё чаще и чаще, – в белых больничных палатах, в заснеженных больничных садиках, где будут курить, прячась от врачей, и где иногда, уже на пороге иной жизни, то ли третьей, то ли четвёртой по счёту, смогут позволить себе перекликаться, словно часовые, повторяя пароли и отзывы: Вятка – Инта, Ярославль – Потьма, Воркута – Магадан, Колыма – Дальлаг, – но и без этого они будут узнавать друг друга по особому молчанию, сквозь которое воет пурга и бренчит лагерный рельс.

Да, почти все они будут молчать, и потому о том, что случилось с ними, расскажут историки – и им, историкам, будет казаться, что они рассказывают правду. Историки расскажут, как островки лагерей объединялись в архипелаг, как была устроена экономика этого архипелага, как он возник и как развивался, какие причины его породили. Будут повторять, что революции пожирают своих детей, будут говорить, что бюрократы победили идеалистов, будут приписывать случившееся борьбе идей или борьбе за власть.

Но никто из историков не напишет о настоящей власти, о той, что дала нам в руки кайло, о той, чьё клеймо на нас до конца жизни – и после конца. Не напишет о том, что знали только мы.

Но мы-то знаем – и поэтому сейчас, пока до подъёма ещё полтора часа и мы спим как в последний раз, натянув на голову бушлаты, да, поэтому сейчас мы спим и видим вещий сон, один на всех, – сон о подлинном будущем, не о том, в котором Партия и Правительство реабилитируют нас и прощают нам преступления, которых мы не совершали, нет, мы видим сон о тех временах, когда те, кто вернутся, – и те, кто уже никогда не вернутся! – когда все мы пройдём космическим, невероятным парадом в Её честь.

Да, это будет всем парадам парад! Данники Её Величества, подданные Белой Вши пропоют Ей осанну, пройдут – валяй, круши! – по всей Вселенной, славя свой доблестный, свой каторжный труд. Это будет веселье, буза, шабаш! Мы будем смеяться так, что звёзды померкнут в небе, своим невозможным, своим невыносимым, своим беспредельным смехом мы помянем всех – мёртвых и живых, признавших власть нашей Королевы и пытавшихся воевать с ней; смеясь, мы вспомним их, вспомним наших начальников, которые только и умели палить всласть по безоружным, вспомним дураков, что тешили себя мыслью, что они – единственная власть в этом ледяном, бездушном краю.

Но нет! Мы-то знаем, какая власть была настоящей, какая власть была Властью! Мы-то знаем Тебя, мы-то знаем, кто взаправду вёл нас в бой, кто посылал нас на смерть! Мы знаем.