Мир до и после дня рождения

Британцы произносили слово с долгим звуком «у», в то время как американцы, воспринимая его весьма образно, укорачивали звук. Вроде бы незначительная разница.

Ирину раздражал его тон и этот вечер, который они решила провести вместе. Все это выводило ее из себя.

На лице Лоренса появилась смесь растерянности, злости и удивления. Ирина стыдливо опустила голову. Она слишком близко воспринимала все происходящее на экране, и следующий беспристрастный комментарий ведущего лишь подчеркнул всю непристойность ее поведения. С трудом Ирина встала и выключила телевизор.

Открытый выпад своей оригинальностью способствовал усложнению драматически закрученного сюжета. В решающие, поворотные моменты, когда на смену искрящему остроумию приходит ярость, человек привычно возвращается к поведенческой манере, свойственной его культуре. Ирина воспользовалась типично американской фразой для прелюдии к надвигающейся катастрофе:

— Нам надо поговорить.

В своем постоянно рвущемся наружу желании нападать на людей, презрении к окружающим Лоренс, казалось, едва сдерживал жажду насилия. За все годы он ни разу не ударил ее, впрочем, она никогда не давала повода. Сейчас же, наблюдая за происходящим, Ирина вовсе не исключала возможности получить в челюсть. Однако, как бы хорошо, по собственному мнению, она ни знала живущего рядом мужчину, частенько начиная с июля у нее возникали мысли, что совместная их жизнь стала скучна и однообразна лишь потому, что они участвовали в научно-исследовательском проекте, который уже подошел к концу, а руководитель Лоренс Джеймс Трейнер так и не добился никаких результатов, — все же она ошибалась.

Свернувшись на диване, Лоренс захныкал, как ребенок, чего раньше с ним никогда не случалось.

— Я хотел иметь в этом мире все и даже больше, а получается, сам все испортил.

Все воображаемые ею образы возникли в голове и вдребезги разбились о стену, демонстрируя свое истинное фантазийное происхождение. Нет, это не пугало Ирину, скорее именно этого она жаждала. То, что он сделал, было более жестоким, чем попытка ударить.

Лоренс заплакал.

4

По-сельски безмятежные августовские дни Ирина проводила в основном в своей студии. Ей был приятен каждый звонок Лоренса с работы, как правило по незначительному поводу, но они так мало могли сказать друг другу. Ирина старательно трудилась, и работа шла нормально. Вполне нормально, но не хорошо. Отбросив в сторону столь не похожий на остальные рисунок, она прикрепила над своим столом иллюстрацию, передающую появление Красного путешественника, как эталон, постоянно напоминающий о чем-то неуловимом и волшебном, что поныне оставалось для нее недосягаемым. В ней был огонь, свет и радость, чего были лишены ее последующие работы. В недавних рисунках была видна рука мастера, они были по-своему хороши, но при взгляде на эти работы не перехватывало дыхание. Красный путешественник лишь ненадолго заглянул в ее мир и не пожелал вернуться.

Однажды днем, когда созерцание листов на столе казалось Ирине особенно скучным, она пробралась в спальню, чтобы расслабиться приятным для нее способом.

У нее редко возникала необходимость выпустить пар, скучившийся ниже талии, учитывая регулярность оргазмов, предоставляемых ей отношениями с Лоренсом. Но желание возникло прямо сейчас, а Лоренса рядом не было. Впрочем, его присутствие ничего бы не изменило. Она уже и не помнила, когда они последний раз занимались сексом днем, — факт, указывающий на то, что период страсти в жизни окончен.

Между уравновешенностью ежедневного труда и сумасшествием личной импульсивной энергии существует некое промежуточное состояние, когда человек способен принимать решения, находясь в здравом уме и прислушиваясь к советам разума. В такой момент еще в юности она выбросила горсть таблеток и решила с чувством полного самообладания отказаться от того самого обладания — впасть в бессознательное состояние, поддаться паранойе или беспочвенному ликованию, — чтобы суметь заставить себя провести прямую линию. Однако желание отказаться от здравомыслия, откровенно говоря, само по себе уже не является здравомыслием, поэтому решение заняться мастурбацией было для нее шагом в преисподнюю, движением от благоразумия к сумасшествию.

В такие минуты Ирина чувствовала себя не совсем комфортно. Освобождение от напряжения «соло» разительно отличается от достижения того же результата вдвоем, ей казалось, что Лоренсу не понравилось бы ее теперешнее поведение. Измену ему с самой собой она считала одной из форм прелюбодеяния. Она никогда не интересовалась, позволял ли он себе нечто в этом же духе, хотя искренне надеялась, что позволял. Она так мало знала о том, что происходит в его голове, когда они занимаются любовью (мало? Да она не знала ничего). Ради Лоренса и их общего блага она хранила тайну о сладострастной привычке. Развлечение Лоренса в тайной порнографической пещере с взятыми напрокат фильмами было бы полезно для них обоих.