Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

В понедельник, 5 апреля, сторона обвинения попросила секретаря Вейна дать показания, что Страффорд сказал на Совете 11 месяцев назад, когда был распущен Короткий парламент. Вейн, должно быть, знал, что его сын предоставил информацию, на которой базировался 23-й пункт, хотя, вероятно, не представлял, в каком виде она была подана. Это должно было быть его обязанностью как служителя суда – отрицать обвинение Страффорда, что он предложил использовать ирландскую армию для покорения Англии. Как государственный секретарь он должен был бы знать, что никогда такое предложение не имело места, что ирландскую армию предполагалось использовать только против Шотландии. Он не любил Страффорда, но честолюбец вряд ли стал бы рисковать своим положением только из-за одного чувства нелюбви; давать показания против Страффорда означало поставить под удар свое будущее придворного королевы и государственного секретаря короля. И Вейн, должно быть, знал или предполагал, что у палаты общин имеются более явные доказательства 23-го пункта, чем только его слова, и что было бы безопасней для него и его семьи в этом сложном положении пойти навстречу побеждавшей стороне.

Какие бы ни были его мотивы, Вейн ответил без колебаний. Он заявил, что Страффорд советовал королю помнить о том, что у него имеется в Ирландии армия, которая может быть использована «здесь для покорения этого

королевства». В свою защиту Страффорд обратился к трем другим советникам, которые присутствовали на заседании в тот день – Гамильтону, Коттингтону и епископу Лондона. Все они категорически отрицали, что он советовал использовать ирландскую армию против Англии. Сессия суда длилась десять часов, были высказаны все за и против, со стороны обвинения прозвучали страстные речи Глина и Мейнарда, а Страффорд призвал судей не доверять устным показаниям, «так как слова улетучиваются и могут быть легко перетолкованы». Никто не мог сказать определенно, кто взял верх – защита или обвинители. На следующем заседании 7 апреля Страффорд явно побеждал. Тогда сторона обвинения привлекла внимание присутствующих к обвинению, связанному с тираническим поведением подсудимого во время второй Шотландской войны, но Страффорд смог опровергнуть это утверждение или, по крайней мере, заставить усомниться в этом.

В целом он смог доказать беспочвенность многих обвинений, снискать тем самым к себе симпатию и вызвать недоверие к обвинителям. Ни он сам, ни кто-либо иной не мог надеяться, что он обретет всенародную поддержку, но всеобщая нерассуждающая ненависть к нему в обеих палатах и среди тех, кто следил за процессом, несколько спала и уступила место какому-то еще не определившемуся чувству. Законные доказательства, которые он использовал в свою защиту, их весомость и значимость произвели глубокое впечатление. Англичанам, которые знали законы и чтили их, не нравилось намерение осудить человека на смерть за государственную измену на основании столь сомнительных доказательств. Отпечатанные прокламации было надежно использовать в качестве пропаганды, а вот голос обвинителя звучал очень слабо в присутствии тысяч человек.

Пим осознавал всю сложность положения. Требовалось что-то предпринять, чтобы придать вес свидетельству секретаря Вейна, на котором в первую очередь и основывалось обвинение. Пим и комитет следователей решили подкрепить его письменной копией заметок Вейна. Все, чем они на данный момент располагали, была скопированная лично Пимом та копия, которую сделал молодой Вейн с бумаг своего отца и которая затем была уничтожена. Это была слабая улика, но при случае она могла стать полезной.

10 апреля, когда снова собрался суд, Глин начал заседание с обращения к пэрам, в котором проинформировал их, что у него появились новые свидетельства по 23-му пункту. Страффорд немедленно попросил разрешения вызвать новых свидетелей, и не только относительно упомянутого пункта, но и по ряду других статей, если в том появится необходимость. Посовещавшись, лорды удовлетворили его просьбу. Это была уступка, которая отражала появившиеся у многих из них сомнения по поводу беспристрастности следствия.

Эта уступка разрушила стратегию обвинителей, которые хотели обсудить вновь только 23-й пункт и думали только о том, как предотвратить рассмотрение других пунктов, иначе подсудимый мог получить дальнейшее преимущество перед ними. Глин, убежденный, что Страффорд блефовал, тем не менее согласился вызвать нового свидетеля по 23-му пункту. Страффорд сразу заявил, что у него есть показания еще по четырем ранее рассмотренным пунктам обвинения, которые следовало бы заслушать первыми.