Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

Тем временем король, воспрянув духом, устроил смотр шотландской армии в Ньюкасле, а затем пригласил Лесли на торжественный обед. Он не пожалел усилий, чтобы понравиться командиру ковенантеров, при этом намекнул, что скоро пожалует ему титул графа. После роспуска армии останется под ружьем всего лишь 4 тысячи человек на случай возникновения чрезвычайных ситуаций. Король имел надежду на эти 4 тысячи солдат и на генерала Лесли. 14 августа в шесть часов он въехал в Эдинбург в сопровождении курфюрста, своего кузена Ричмонда и Гамильтона. 17 августа участвовал в процессии, направлявшейся к зданию парламента, перед ним Гамильтон нес корону, а Аргайл – скипетр. Торжественность момента нарушила ссора лэрда из Лэнгтона с графом Уигтоном за место церемониймейстера. Карл, знаток этикета, в гневе удалился во внутренние покои и подписал ордер на арест Лэнгтона. Затем вошел в зал заседаний парламента и занял место на троне, а его племянник сел на резной табурет слева от него. Ричмонд, Гамильтон и граф Мортон, которые еще не подписали Ковенант, в зал допущены не были.

Король в своей короткой и выразительной речи обратился к верноподданным с просьбой предоставить по мере сил и возможностей столь необходимую помощь деньгами и оружием своему племяннику, лишившемуся владений в немецких землях. Просьба была воспринята с пониманием, и поведение короля в последующие несколько дней словно говорило о его душевной перемене. Он посетил богослужение, совершенное по канонам шотландской церкви, обеспечил постоянный доступ к нему Александра Хендерсона, беседовал с ним лично и с другими должностными лицами, выслушивал их мнение со вниманием и обходительностью, в то время как епископам и недостойным советникам слова не дали. Карл позволил своему кузену Ленноксу подписать Ковенант, тепло принял Аргайла и даже лорда Бальмерино, которого приговорил к смерти несколькими годами ранее и которого ковенантеры выбрали председателем парламента. Король не оказал никаких милостей и уделил мало внимания тем людям, которые на протяжении двух лет открыто поддерживали его в борьбе с мятежниками. Отважный Монтроз, находившийся в заключении в замке, напрасно просил об открытом суде. Он обратился к шотландскому парламенту: «То, что я сделал, известно многим, а того, что в моих поступках было неправильного, мне неизвестно. Правде не нужно скрываться… Я сохраню до могилы свою верность и честь». Прекрасные слова упали на бесплодную почву: ни король, ни шотландские власти не согласились провести открытый суд, на котором Монтроз мог бы с полным правом обвинить Аргайла в измене и к тому же расстроить «медовый месяц» короля с ковенантерами.

28 августа Карл торжественно ратифицировал законопроект предыдущего года. В двух из трех его королевств был принят закон, который ограничивал его властные полномочия и прямо противоречил его вере в святость и нерушимость его власти. Чтобы отпраздновать свою капитуляцию, он пригласил своих новых друзей на празднество в Холируд.

Король не преминул похвалить себя, что ему удалось произвести благоприятное впечатление на своих соратников-шотландцев в начале визита; и специальные представители английского парламента – шпионы, как Карл называл их, – не почувствовали ни малейшего беспокойства, когда прибыли в Эдинбург. Среди них были лорд Бедфорд и лорд Хоуэрд из Эскрика, которые всегда поддерживали шотландцев, Натаниэл Фьеннес, сын и помощник лорда Сэя, убедительный Джон Хэмпден, сэр Филип Стэплтон, сухопарый кальвинист из Йоркшира, и сэр Уильям Армин, который, как и Хэмпден, спорил с королем по каждому важному вопросу, начиная с обвинения Бекингема.

Опасения английских посланников несколько рассеялись, когда они в первый раз встретились в частном порядке в доме Аргайла с членами шотландского парламента. Внешность часто обманчива: ковенантеры ели и пили с королем с виду в дружественной обстановке, но их дружба зависела от его согласия на их требования. Они не хотели, чтобы он использовал их в своих собственных целях, и были настороже. Подобно Пиму и его соратникам, они пытались разгадать истинные намерения короля, которые скрывались за его якобы изменившейся политикой. Их разногласия с английской палатой общин в некоторых вопросах были, собственно говоря, разногласиями союзников. А вот их нынешняя дружба с королем была не чем иным, как выжидательным дипломатическим перемирием с врагом.