Мир на Востоке

— Ты не смеешь так говорить! — вскричала Ульрика и позже не могла себе объяснить, что же побудило ее ответить с такой резкостью. Быть может, обида за Ахима? — Такая сложилась ситуация. Запад… Ты ведь понятия не имеешь, что на самом деле творилось в Берлине. Во всем виноват Запад. Это он хотел нас обескровить…

Отец не дал ей договорить.

— Замолчи! Как ты глупа, как ты непростительно глупа! Принимаешь на веру каждое слово коммунистов, как раньше — каждое слово Гитлера…

Ульрика выбежала из комнаты. По щекам у нее текли слезы. Она не сомневалась ни секунды в том, что Ахим, которого здесь по-прежнему ненавидят и презирают, находится сейчас в Берлине, с оружием в руках. Она боялась за него и всей кожей ощущала: к ней тут испытывают ту же враждебность, что и к нему, — короче, чувствовала, что больше не может оставаться в этом доме ни минуты. Она быстро собрала чемодан, вырвала Юлию из рук матери и, несмотря на все ее мольбы и увещевания, покинула дом.

— Знаешь, со вчерашнего дня я все пытаюсь понять, что ты за человек, — сказала Ингеборг на прощанье. — Неужели политика может быть для тебя важнее, чем твой несчастный, умирающий отец? До чего же ты все-таки жестока и бездушна!..

Дружинники, разбившись на два взвода, заняли позицию между площадью Потсдамерплац и улицей Меркишес-музеум, южнее улиц Лейпцигер- и Кёпеникерштрассе, то есть в том районе города, охрана и возможная оборона которого были особенно трудны. Если в других районах граница между западными и восточным секторами проходила по естественным или искусственным преградам, вроде берегов Шпрее или рельсов надземной железной дороги, то здесь, где ничего этого не было, она шла прямо по мостовой. Конечно, когда страны-победительницы сразу после войны делили Берлин, они не могли предвидеть политическое будущее Германии. Вот и получилось так, что одна сторона улицы находилась в государстве рабочих и крестьян, а другая — под управлением американской администрации, так что достаточно было перейти через дорогу, чтобы попасть из одного мира в другой.

Сегодня этот район Берлина выглядит совсем иначе, чем тогда, в августе шестьдесят первого. Сейчас здесь открытое пространство, стоят сторожевые вышки, откуда вся местность как на ладони. Но тогда здесь был настоящий лабиринт улиц и домов, позволявший провокаторам наносить удары из-за угла и быстро скрываться. Над этим кварталом, где в прежние времена располагались редакции многих берлинских газет, возвышался «Дом Шпрингера», оставшийся в западном секторе, в нескольких метрах от контрольно-пропускного пункта Чек-Пойнт-Чарли. На «Доме Шпрингера», со стороны, обращенной к границе, была установлена светящаяся газета, день и ночь выдававшая подстрекательские лозунги против ГДР. Впрочем, и «Дом Шпрингера», и светящаяся газета существуют по сей день, только вот производят жалкое впечатление по сравнению с высоченными жилыми домами, построенными в семидесятые годы на Лейпцигерштрассе, ставшей одной из красивейших улиц столицы ГДР.

Однако вернемся в шестьдесят первый год, на площадь Потсдамерплац. Здесь, вооруженный автоматом, заняв место среди растянувшихся цепью бойцов рабочих дружин и пограничников, стоял с раннего утра 13 августа Эрих Хёльсфарт. Ахим же, как только стало известно, что он по профессии журналист, был немедленно прикомандирован к армейской громкоговорящей установке и вместе с еще одним старшим лейтенантом должен был вещать в течение предстоящих недель на западный сектор, ответивший на возведение стены оглушительными истеричными воплями и, видимо, всерьез настроившийся на, так сказать, войну глоток.

В течение дня они по нескольку раз переезжали с места на место, следуя туда, где было особенно жарко, и все же основным местом их дислокации был двор здания Академии наук, откуда хорошо просматривался весь приграничный участок. На расстоянии какого-нибудь километра Ахим видел разрушенное здание рейхстага, а чуть ближе — Бранденбургские ворота, недавно отреставрированную и уже успевшую покрыться патиной квадригу. Он чувствовал постоянную близость Эриха, который патрулировал площадь, его издалека можно было отличить от других бойцов в оливково-серой форме благодаря огненно-рыжей шевелюре, вырывавшейся из-под берета.

Прежде всего сейчас требовалась выдержка. Во всех приказах настоятельно предписывалось не поддаваться на провокации. У границы было выставлено три эшелона обороны: в первом — рабочие-дружинники, во втором — отряды полиции и в третьем, на исходных рубежах, — части регулярной армии. Вопрос заключался лишь в том, достаточно ли крепкими окажутся нервы у рабочей дружины.

На следующий день в дружинников полетели первые камни.

На противоположной стороне Потсдамской площади собралась толпа, изрыгавшая брань и проклятия в адрес защитников республики. В бессильной ярости подстрекатели смотрели, как прибывшие на площадь строительные рабочие принялись сооружать вместо колючей проволоки, первоначально натянутой вдоль границы, фундаментальную кирпичную стену.