Мир на Востоке

— Мама, почему ты смеешься?

— Знаешь, это очень длинная история. Здесь много лет назад мы жили с твоим папой и очень любили друг друга. Папа захотел, чтобы мы приехали сюда с тобой, потому что тебя ведь тогда еще не было на свете. Но, к сожалению, он забыл, что жизнь не может застыть, как в королевстве спящей красавицы, пока она спала. Все меняется — и дома, и люди. Ты поняла, детка?

Конечно же, Ульрика обращалась не к Юлии, а к Ахиму. Еще когда они только свернули на улицу, ведущую к гостинице, в ней с невероятной отчетливостью ожили воспоминания. Вспомнились и те пятьдесят западных марок, которыми она подкупила хозяйку, о чем Ахим до сегодняшнего дня не подозревает. И патруль народной полиции, проверявший ночью документы у всех постояльцев… Она точно знала, что своего первого, неродившегося ребенка зачала именно здесь. Ее вдруг охватил озноб, как тогда, почему-то вспомнились строки из классической баллады про пасторскую дочку из Таубенгейма, погибшую от несчастной любви.

Огорченный Ахим обошел зачем-то вокруг дома, надеясь все же найти вход, потряс запертую дверь, заглянул в окно. А Ульрика стояла не двигаясь и смотрела на него.

Она на секунду прикрыла глаза. Да, ей пришлось не слаще, чем героине баллады, пасторской дочке из Таубенгейма. Даже хуже, наверное, пришлось. Потому что она не превратилась в светлячок у ручья. Ей надо было продолжать жить. Когда Ахим, вконец расстроенный, подошел к ней, она сказала:

— И все-таки я благодарна тебе, Миха. Но теперь давай пойдем скорее в ресторанчик на рыночной площади. Может быть, там есть еще свободные места. Мы замерзли, и нам бы не повредила тарелка горячего супа.

Что-то странное прозвучало в ее словах. Нечто большее, чем просто разочарование по поводу запертых дверей в давнем приюте их любви. Но что это было? Грусть? Не понял он и что она имела в виду, употребив словечко «все-таки». За что благодарила его? За поездку в Кведлинбург, к гостинице «У розы», или за путешествие в прошлое, в тот день и в ту ночь одиннадцать лет назад, когда они впервые стали мужем и женой? Он чувствовал по тону Ульрики, что она сказала не то, что хотела, понял это и по внезапно потемневшим глазам, и по тому, как она быстро отделалась от него, сказав какую-то банальность про горячий суп…

Ульрика знала, что он видит ее насквозь. И, поскольку была убеждена, что между ними не должно оставаться недоговоренностей, уже сидя в ресторане, она думала, как рассказать ему о том, что до сих пор было ее секретом. Ульрика раскрыла меню и, якобы занявшись выбором блюд, произнесла:

— Мы ведь с тобою однажды решили, что должны быть предельно честными по отношению друг к другу… Солянка. Что вы думаете по поводу солянки? — Теперь понадобилось срочно объяснить Юлии, что такое солянка. — Видишь ли, Миха… Они тут даже дичь с шампиньонами предлагают… Я тогда не могла тебе сказать, что у меня от тети Гульды… Ты ее помнишь? Я еще ездила за покупками в Западный Берлин, и у меня осталось пятьдесят марок… А может, ты возьмешь свиные ножки с гороховым пюре и кислой капустой? Цена в зависимости от веса… Я потом это забыла и только сейчас вспомнила…

— Послушай, Ульрика, — перебил он, заглядывая ей в глаза, — что-то я тебя не пойму.

— Вот как? — с наигранным удивлением переспросила она. — Просто ты меня перебиваешь, и я теряю нить. Я ведь как раз собираюсь тебе все объяснить. Короче говоря, теми пятьюдесятью марками я подкупила хозяйку, и она скрыла нас от полиции, когда ночью проверяли документы.

Он удивился, но что теперь скажешь, и потому он только спросил:

— Ты и сейчас стала бы так же действовать, за моей спиной?

Ульрика возмутилась. Во-первых, ее хитрость была вынужденной. Ведь с ним во времена его красной юности невозможно было разговаривать. Ему даже в звяканье западных пфеннигов слышалось бряцание оружия классового врага. А так благодаря ее маленькой хитрости они хотя бы несколько часов могли быть счастливы. Или я не права? Разговор продолжался уже по дороге в замок Шлоссберг. Миха, послушай, я поняла, что мы не можем делать вид, будто в годы разлуки с нами ничего не происходило. Быть может, в этом заблуждении и корень всех наших взаимных обид. Ведь когда мы снова встретились, я тоже думала, что нам просто надо связать концы там, где оборвалась нитка, и все будет хорошо. Просто вернуться к тем пасхальным дням в Кведлинбурге. Но это оказалось невозможным. Мы оба изменились за годы разлуки. У тебя была своя жизнь, у меня — своя. Я по-прежнему люблю тебя, но иначе, чем когда-то здесь, в Кведлинбурге. Теперь мы окончательно должны избавиться от всяких иллюзий. Если мы хотим всегда сохранять любовь и уважение друг к другу, мы должны не время от времени, а всегда быть откровенными, стараться понять друг друга каждый день заново. Только так можно жить вместе всю жизнь. Что касается меня, я к этому готова.

Ее слова взволновали его. Теперь она не отделывалась пустыми фразами, как это было в ресторане. Ульрика говорила то, что уже давно обдумывала. И снова он убедился, как ни банально это звучит, в глубоком родстве их душ.