Мир на Востоке

Когда с человеком случается беда, нельзя винить только его, окружение, коллектив или даже общество. Кто мог знать, что человек так запутается, что решится принять столь страшное решение? Нет, реальной вины Ахима Штейнхауэра во всей этой истории не было, хотя потом он сильно переживал случившееся и никак не мог себя оправдать. Он вернулся из своей зимней идиллии счастливый, отдохнувший, ничего не подозревающий. Но едва впрягся в повозку будней, взялся вновь за свою газету, как произошло нечто совершенно неожиданное.

Правда, какие-то туманные намеки делал ему Эрих Хёльсфарт, но и он ничего конкретного не знал.

Чтобы разобраться в ситуации, Ахим отправился в цеха. Но и Лизбет Гариш, и Герберт Бухнер, и Гарри Клейнод, едва увидев, сами засыпали его вопросами, на которые он не мог ответить.

Оказывается, в его отсутствие секретарь парткома подвергся резкой критике. И самое поразительное, что критика эта исходила не от кого-нибудь, а от Франка Люттера.

Ахим решил немедленно поговорить с ним, но никак не удавалось. Оставалось надеяться, что Люттер объявится сам.

Франк пережил несколько бурных недель. Ему вновь пришлось принимать нелегкое решение. Он был поставлен перед выбором: и дальше поддерживать Манфреда Кюнау и пропагандировать в прессе его планы вопреки доброжелательному совету работника окружного комитета Клуте Бартушека или подчиниться партийной дисциплине и выступить против секретаря парткома и того, что он затевает. Если решиться на последнее, то он должен будет публично заявить о своей позиции, то есть написать против Кюнау разгромную статью. Как ни вертись, Люттеру приходилось нарушить данное Кюнау слово.

А началось все с того, что Бартушек, которого высоко ценили как эксперта по вопросам промышленности, на одном совещании отвел Люттера в сторону и, прикрыв ладонью рот, зашептал на ухо:

— Смотри не ошибись, — Бартушеку не было нужды переходить на шепот, голоса у негр и без того не было, — а то попадешь впросак… Металлургический комбинат хочет нас вокруг пальца обвести. Конечно, шоссе необходимо. Но Кюнау хочет сварить из этого свою кашу — он без конца сулит рабочим райские кущи.

Франк насторожился. Почему-то, может быть от назойливого хриплого шепота собеседника, у него возникло ощущение, что на него давят. Он был настолько встревожен, что даже не отважился прямо спросить: что все это значит и почему ты обращаешься ко мне?

— Надеюсь, мы поняли друг друга?

Франк не кивнул, не покачал утвердительно головой, стоял молча и теребил бородку. Его подмывало попросить Бартушека высказаться конкретнее. Но он не решился этого сделать. Так как же быть? Поблагодарить Бартушека за предупреждение или не придать его словам никакого значения? Проект Кюнау, нанесенный на карту, показался ему в свое время не просто убедительным, а даже восхитил, взволновал. И вот теперь…

Он был достаточно умен, чтобы сообразить, откуда ветер дует. Вероятно, смелые планы Кюнау построить второй мост через Заале стали известны на самом верху и были восприняты как попытка совершить нападение на государственный бюджет. В связи с необходимостью соблюдать экономию шла борьба со всякой самодеятельностью на местах, хотя и прикрытая словами о праве на риск, о предоставлении местным руководителям возможности решать самим хозяйственные вопросы и т. д. Кюнау, вероятно, не разобрался в ситуации, не учел, что плановые органы зорко, как Аргус, следят за всеми проектами, думал, что, раз его комбинат дает шлак для всей трассы, он имеет право решающего голоса. Конечно, Кюнау действовал не из личных интересов, он хотел только помочь тем, кто связал свою жизнь с комбинатом: проложить асфальтовые дороги в деревушки, где живут рабочие, построить еще один мост.

Может быть, Кюнау и удалось бы осуществить свой план, все решить на месте и поставить центральные власти перед свершившимся фактом, когда и мост уже был бы построен и дороги вымощены, но все его замыслы неожиданно получили огласку. И способствовали этому слесарь Хёльсфарт и литейщик Бухнер. Они исследовали шлак, обнаружили в нем повышенное содержание металла и пытались найти способ, с помощью которого можно было бы исправить положение. К ним присоединился даже инженер Вильдбах. Кюнау, и в этом заключалась еще одна его ошибка, выступил против них. Ему необходим был шлак, это был его аргумент, его главный козырь для оказания давления на дорожников. И пока он лежал без всякой пользы в отвалах, Кюнау готовился к решительному шагу.

Франк прислушался к предупреждению Бартушека. Хоть и произнесенное шепотом (Клуте перенес недавно операцию), оно показалось ему очень серьезным. Ильза, которой он рассказал об этом, разумеется, советовала ему прислушаться к мнению товарищей из окружного комитета.

В конце концов Франк выступил так, как от него ожидали: написал статью, в которой подверг резкой критике Кюнау.

С момента ее опубликования на комбинате царило беспокойство, а Кюнау жаждал встретиться с Люттером, в котором прежде видел самого надежного союзника.