Мир наизнанку

– Обследовавшие место эксперты утверждают, что там около двух-трех недель обретались четыре человека. И они что-то делали, что-то изготавливали. На это указывают многие факты. Кора с большого числа хингу в окрестности этого места содрана начисто, а в овраге рядышком рассыпана стружка и отпиленные куски ветвей дорга.

– И что же, по мнению твоих экспертов, там могли делать?

– Никто даже предположить ничего не может.

– А что думаешь ты?

– Боюсь, что если это был иномирянин со своими друзьями, то он мог воспользоваться запрещенными знаниями… как в том случае, когда он изготовил лук и стрелы.

– Я сообщу об этом Сверкающим. Даже я не настолько силен в запретных знаниях, чтобы высказать догадку.

– Когда у тебя очередной сеанс связи?

– Через два дня. Я спрошу, что же мог иномирянин сделать такое, что позволило ему покинуть окрестности Венды. Они, конечно, сразу догадаются… Да, а кто те трое? Или двое, если принять, что Карлехар присоединился к иномирянину. Всего ведь там занимались неизвестно чем четыре человека?

– Трудно сказать. Один из этих двоих, возможно, сопровождавший Рангара Ола еще от Лиг-Ханора некто маркиз Фишур ла Тир-Юн. Он исчез во время захвата иномирянина возле Шумхара и считался погибшим. Однако достоверных доказательств его смерти нет.

– Допустим. Но кто в таком случае четвертый? Упомянутый тобой гранд-маг?

– Исключено. Ольгерн Орнет прибыл в Валкар до того, как четверка неизвестных появилась в том месте.

– Тогда кто?

– Неизвестно. Им мог стать любой. После победы над Глезенгх'арром иномирянин из рядового, пусть очень хорошего гладиатора, превратился в легендарного героя.

– Да, этот поединок оказался грандиозной глупостью с непредсказуемыми последствиями. Вероятностные линии по-прежнему упираются в туман… Ладно. Какие соображения относительно направления передвижения иномирянина и его приспешников?

– Соображений есть несколько. Но предлагаю рассмотреть худший вариант.

– Ты имеешь в виду возможную попытку проникновения их сюда, на Тарнаг-армар? Чушь. Даже если они попытаются, на остров им не попасть. А если случится невероятное и им удастся проскочить все барьеры, то их тут либо убьют, либо они очень быстро сойдут с ума. Помнишь, как ты побывал здесь?

– Помню, – с содроганием ответил Светлейший. – И как ты только выдерживаешь…

– Привык, – в мыслеголосе Первой Ипостаси прозвучали философские нотки. – К тому же мне сделали адаптивную коррекцию восприятия.

– Так что попытки иномирянина прорваться на Тарнаг-армар ты не опасаешься? – вернул разговор в прежнее русло Вторая Ипостась.

– Нет. Гораздо хуже другое: если он начнет в народе распространять разрушительные идеи и запрещенные знания. Теперь это особенно опасно, ведь он – герой, живая легенда, и представляешь, как ему будут внимать, с каким трепетом и пиететом?! Не забывай также о той девчонке, Ладе Зортаг. Он сильно к ней привязан, и не исключено, что иномирянин попытается нанести визит на остров Курку.

– Мы отработали эту версию и приняли все меры предосторожности.

– Хорошо. Держи меня в курсе всех событий. А за Тарнаг-Рофт не волнуйся – на то она и цитадель, чтобы быть неприступной.

Чужое присутствие в черепной коробке перестало ощущаться, и Верховный Жрец бессильно откинулся на подушки.

Лада Зортаг теперь редко выходила из дома. После ее возвращения (о котором она по-прежнему ничего не помнила) на родной остров ее начали сторониться даже те из односельчан и соседей, с которыми у Лады были раньше самые теплые отношения. Постепенно она перестала даже пробовать завязать разговор с кем бы то ни было, целыми днями занималась домашним хозяйством и с замиранием в сердце прислушивалась к происходящим внутри нее переменам. Будущий ребенок стал главной целью и смыслом ее жизни, ее сокровенной мечтой, и мысль о том, что скоро она возьмет на руки _своего ребенка_, наполняла ее благоговением и тихим, трепетным восторгом.

Она часто думала о том, кто отец ребенка, и пыталась представить этого человека, но его образ так же хранился в наглухо запечатанном уголке памяти, куда ей не было доступа. В одном, однако. Лада была уверена твердо: отец ребенка не мог быть плохим человеком, и ее будущий сын (почему-то она знала, что родится именно сын) есть плод высокой любви, а никак не насилия или еще чего хуже.

Так в общем-то однообразно текли дни (хотя однообразие это ею совершенно не ощущалось; ее внутренняя жизнь была настолько полна и богата, что ей дела не было до внешнего однообразия).