— Двадцать лет я верой и правдой служил во благо ордена! Двадцать раз по три сотни соловых циклов! Ни дня я не сомневался в праведности Мастера. Ведь он отмечен богом! Самим Инаем! Сначала, как желторотый юнец, я верил в сказки о проклятом огненном существе из внешнего мира, чей приход должен изменить жизнь до неузнаваемости. Знаешь, мне было плевать, что произойдёт, лишь бы выбраться из грязи.
Меритас аккуратно поднялся и, уставившись под ноги, стряхнул землю с новеньких форменных штанов. Майор продолжал:
— После стал осторожнее… Оброс толстой кожей, перестал без разбора верить во всё, что проповедует орден. Обзавёлся званием и серебром, но по накатанной продолжал работать под прикрытием и выполнять приказы. Идеи уничтожить Сол и его последователей уже тогда казались мне излишне радикальными, но они исходили из уст мастера. А его я уважаю, — тон Сурво постепенно становился спокойнее. — Всё изменилось, когда появился ты — потомок Иная!
Майор взял Меритаса за подбородок, взглянул в глаза и медленно произнёс:
— Повтори, что ты сказал.
Юного лорда передёрнуло от страха. Он потерял дар речи, ведь, как обычно, ляпнул первое, что пришло в голову. К тому же не от своего имени, а от имени бога, чью шкуру успел на себя примерить, не думая ни об ответственности, ни о последствиях. Сурво прохрипел:
— Повтори! Свои! Слова!
Мерика потряхивало, но отступать слишком поздно. Раз примерил на себя чью-то роль — то играй её до конца. Упрямство взяло своё.
— Он бы не одобрил! — выпалил Меритас, его голос подрагивал от адреналина, но уверенность в собственной правоте добавляла мужества в голосе. — Инай не сжигает беззащитных! Так нельзя!
Сурво отряхнул рукав Мерика от грязи и похлопал по плечу:
— Таким ты мне нравишься больше, чем тот капризный мальчишка, устроивший пожар на заставе.
Меритас хлопал ресницами не зная, что ответить. Майор продолжил:
— Я убивал ради бога, которого никогда не видел. О, как самозабвенно я это делал! — вскинув культю вещал он. — Теперь сам бог говорит мне, что я был не прав. И знаешь… Что-то в этом есть!
— Командир! Я вижу корабли! Много кораблей! — воскликнул Орен. Он держал в руке маленькую подзорную трубу с треснувшим стеклом и смотрел в направлении океана.
— Дай сюда! Где?!
— Левее, между верхушек сосен. Видите? — солдат указал направление.
Сурво сощурился, замер на мгновение. Бровь майора медленно поднялась, и он, присвистнув, выдохнул:
— Надо отдать Унеросу должное, подготовился он основательно!
Глава 19. Комен. Запах грозы
«Вот небо подёрнулось тёмною негой.
Едва улыбнулась герою удача,
К холке прильнул он коричнево-пегой,
Галопом пустился, кулончик припряча»
Из сказаний «Об охотнике за грозами»
Растерянный Комен вышел из крепости, озираясь по сторонам. В одной руке у него блестела маленькая лакированная коробочка, а во второй, лежали свитки пергамента.
Лорд отдал кольцо в невзрачной коробке, чтобы не привлекала внимания. Закрыл на ключ. Сказал, что узнает, если кто-то попытается открыть её. А магам, видите ли, не обязательно смотреть на кольцо, чтобы найти копию. Непонятно, как можно на расстоянии узнать об открытии коробки, но ясно одно: лорд ещё не пропил последние мозги. Несмотря на учтивый тон и сальные льстивые речи, Комену он не доверял.
Ещё Ёрин размашистым почерком написал подорожную грамоту, что следовало вручить привратнику, на въезде в Ласкенту и маленькую весточку для кузнеца. Комен внимательно осмотрел пергамент, но узнал только знакомый «сложный» символ, означавший сожаление.
Закончив выводить причудливую подпись на грамоте, лорд сложил пергамент и поставил на нём сургучную печать в виде дерева с широко раскинувшейся кроной. После чего попросил стражников всячески содействовать многоуважаемому господину Комену в его делах, а так же выдать в дорогу двухнедельный рацион.
Господин, ха, так и сказал, льстец. Всё это порядком нервировало, но, как говорят послушники на Ильдраире: «Мысль думается медленно, но решение приходит мгновенно». Комен так и сделал, сначала решился помочь, а только потом подумал, что-то здесь нечисто.
Ёрин слишком просто расстался с дорогущей семейной реликвией, отдав её буквально первому встречному. Это настораживало. Наверняка отправит кого-нибудь следить. Или сам будет смотреть на альбоса через хрустальный шар. Сол их разберёт, элларийцев этих! Лишь бы потом не пожалеть…
С площади послышался знакомый голос:
— Ур-ра! Утопленник! Ты свободен! Я же говорил, он ни в чём не виноват!
Матеус пронёсся через весь мост и, едва не сбив, обнял Комена. После чего отвёл альбоса на базарную площадь. Людей там стало куда меньше. Торговля прекращалась, лавочки закрывались. Торговцы запрягали рогоколов и по очереди отправлялись вниз по улице.
Неподалёку, на лавочке, сидела худая девушка. Простенькое, но чистое голубое платьице, серый пыльный дорожный плащ из грубого материала. Засаленные тёмные волосы, собранные в пучок. Застывший стеклянный взгляд в небо и аккуратно сложенные на бедре руки. Такая лёгкая и хрупкая. Это её Комен пытался защитить у ворот.