Мир тесен. Короткие истории из длинной жизни

Пьесу «The Present Laughter» (1939), которую можно найти в Интернете под заголовком «Настоящая комедия», два Михаила — Козаков и Мишин — решили назвать «Цветок смеющийся», выбрав для названия строчку из Шелли, которая по ходу спектакля звучит из уст главного персонажа — артиста Гарри Эссендайна.

Когда-то Гарри играл сам Михаил Михайлович. Вернувшись в Россию, он снова обратился к пьесе Пола Кауарда и роль Эссендайна предложил мне. Инна Милорадова, владелица целого театрального агентства, вложила в новый спектакль душу и сердце, а главное, немалые деньги: первое время, пока не заводили речь о гастролях, «Цветок» шел в роскошных двухъярусных декорациях с великолепной винтовой лестницей и игровым балконом.

Потом мы играли в более скромном сценическом оформлении, которое тоже придумала Юля Акс. Оно позволяло нам гастролировать и кочевать с площадки на площадку. В общем, мне в который раз повезло. Роль, которую когда-то играли сам Лоуренс Оливье и Михаил Козаков, неожиданно перепала мне. И Михаил Михайлович, кажется, был мной доволен.

* * *

Мой преподаватель английского, молодой лингвист из Бостона, по-русски, слава богу, не говорил. Я был уверен, что при таком раскладе дела пойдут быстрее. Он честно признался, что никогда не слышал обо мне, но люди, которые нас свели, предупредили его, что в России многие меня знают.

— Это так, — согласился я, потупив взор и пытаясь выглядеть как можно скромнее. — I’m a comedian.

— O, comedian! It’s nice! — поддержал меня воспитанный преподаватель.

Мы быстро одолели нехитрый типовой тест и решили, что есть смысл углубиться в сложные глагольные формы.

— Ты знаешь Семенович? — спросил меня лингвист.

— Аню? — удивился я.

— Да! — воскликнул преподаватель. — Анна Семенович. Ты ее знаешь? — В глазах моего нового наставника вспыхнула надежда.

— Конечно! Мы знакомы!

Парень из Бостона не мог поверить собственным глазам. Перед ним сидел человек, лично знакомый с Анной Семенович.

Глагол wish с придаточным дополнительным был пройден с жаром во всех возможных конструкциях. Мы даже успели пробежаться по Conditional sentences, на которых я всегда спотыкаюсь.

В конце урока бостонец все же не выдержал:

— Как ты думаешь, какие мужчины нравятся Семенович?

Я понял, что этот тест оставит меня на уровне very beginners. Я не знал ответа на этот вопрос ни на языке Пушкина, ни на языке Шекспира.

* * *

«Да что ж у вас все тексты такие погребальные?» — однажды спросила меня в Инсте девушка под вполне будничной публикацией.

Всякий упрек, после того как его проглотишь, некоторое время еще не проходит внутрь — точно разбухает где-то в пищеводе, пока ты не сообразишь, что поперхнулся, в общем-то, собственной же привычкой вечно выбирать минорный лад для самых светлых мелодий.

— Почему вас не было на похоронах N или NN? — обыкновенно спрашивают меня те, кто, дыша оптимизмом, не пропускают ни одного значительного прощания.

Потому что, во-первых, я ненавижу похороны, а во-вторых, потому что именно на кладбищах и похоронах со мной случаются самые курьезные происшествия.

Однажды у могилы в Нетании, где похоронен мой отец, ко мне ринулась женщина с восторженным криком: «Как я рада вас здесь видеть!» А на кладбище в Одессе в скорбную минуту прощания с почившей артисткой Виктюк двинул меня локтем, и я, обернувшись, прочитал на соседнем памятнике: «Фимочка, за что?»

* * *

Конечно, я ни за что не позволю себе подставить очередного соискателя славы и не назову его ни по имени, ни по фамилии. Его имя и фамилия не имеют никакого значения, потому что сегодня он подписался так, а вчера и давеча — по-другому. Это всегда — юноша, обдумывающий житье, или, наоборот, девушка, которая для себя уже все обдумала.

От меня, если верить им на слово, нужен только совет: что делать, чтобы их имена и фамилии перескочили из приватных писем ко мне — на афиши, выполненные аршинными буквами. Что нужно сделать для того, чтобы стать популярными или сразу великими?

Если отмахнуться от сомнения, что адресанты ошиблись адресом и я, будучи честным человеком, должен был бы переслать их прелестные вопросы по назначению — кому-нибудь из сериальных звезд или татуированных рэперов, то можно было бы спокойно ответить: «Ничего не нужно делать. Нужно учиться. Много репетировать и выучиться ждать, как поется в известной песне».

Ах, если бы в каждом из этих писем, наивных до крайности, не червоточила эта знакомая фраза: «Вы же сами понимаете, что одним талантом в Москве не пробьешься».

Вы же. Сами.

Так вот, в тот раз я получил очередное письмо от провинциального парня, оканчивающего местный театральный вуз — и снова с этой уверенной припиской: «Вы же сами понимаете, что одним талантом в Москве…» Но чем еще нужно пробиваться — в Москве ли, в Лондоне, в Тель-Авиве или в Нью-Йорке? Объясните! И если вы уже употребили глагол «пробиваться», так пробивайтесь — всем, чем можно пробить преграды, которые вы воображаете на своем пути. Но поверьте — нигде — ни в Москве, ни в Тель-Авиве, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке — вы не заманите ни одного зрителя на свои спектакли через постель или за взятку…