Кроме того, Л.И. Брежнев прекрасно понимал, что утрата Чехословакии в качестве союзника СССР (через провозглашение ею нейтралитета по образцу Венгрии 1956 г.) будет стоить ему по меньшей мере занимаемого поста. При выработке в Москве линии в отношении Пражской весны охранительно-идеологические соображения сосуществовали с геостратегическими, которые принимали во внимание баланс сил между СССР и США, а также ОВД и НАТО в Европе. Специфика Чехословакии заключалась в том, что, непосредственно гранича с западными странами, не только с нейтральной Австрией, но и с ФРГ, она с декабря 1945 г. не имела (в отличие от ГДР, Польши и Венгрии) на своей территории частей Советской Армии. Между тем, зная о дислокации в Баварии, в непосредственной близости от ЧССР, более 20 американских и западногерманских дивизий, руководство СССР довольно остро воспринимало оголенность «общих границ соцлагеря» на чехословацком участке. Пражская весна, воспринятая в качестве угрозы монопольной власти КПЧ, дала хороший повод и идеологическое прикрытие для ввода войск в Чехословакию в целях «заполнения бреши», выравнивания линии обороны социалистического лагеря.
Конкретные планы ввода войск на территорию Чехословакии были разработаны в Генштабе Вооруженных сил СССР уже к середине апреля. Вместе с тем на протяжении ряда месяцев в Москве параллельно прорабатывали два способа реакции на Пражскую весну — политический и силовой. После варшавской встречи лидеров пяти соцстран в середине июля, которую бойкотировали представители КПЧ, подвергнутые там заочно резкой критике за уступки «контрреволюции», все было подготовлено для военной акции, включая программные документы нового правительства. Однако акция была отложена (А. Дубчеку и его команде был дан последний шанс для обуздания «антисоциалистических сил»). Интервенционистские механизмы были снова пущены в действие во второй половине августа, с принятием соответствующего политического решения. Сложившиеся за все предшествующие десятилетия представления советской элиты об СССР как о центре мирового коммунистического движения, несущем ответственность за его единство и стабильность, в полной мере проявились при выборе способа разрешения конфликта между Москвой и пражскими реформаторами. Предпочтение было отдано силовым методам.
В качестве дополнительного фактора давления в пользу избрания Москвой силового варианта действий выступали лидеры некоторых братских партий, особенно В. Ульбрихт и В. Гомулка. В марте 1968 г. развитие событий в Польше достигло невиданного после 1956 г. накала страстей. Крайне скандальным стало снятие со сцены Национального театра спектакля по поэме корифея национальной литературы А. Мицкевича «Дзяды». Постановку обвинили в чрезмерной религиозности и антирусской тенденциозности. По Варшаве ходили слухи, будто за исключением спектакля из репертуара стоял советский посол А.Б. Аристов, что только усиливало антисоветские настроения. После дискуссий Союз польских литераторов обратился к властям с протестом против снятия спектакля. Студенты Варшавского университета провели свой митинг протеста, после жестокого разгона которого учащиеся всех вузов страны начали забастовку. К ним примкнули рабочие, мартовские волнения быстро переросли рамки студенческих выступлений, акция в защиту национальной культуры трансформировалась в массовое общепольское движение молодежи с требованием подлинной, а не декларативной демократии. Более 2700 человек были задержаны милицией. Выступавшая против косной системы молодежь смотрела с воодушевлением на пример соседней Чехословакии, на улицах вывешивались лозунги: «Польша ждет своего Дубчека» и «Нет хлеба без свободы».