Мир в XX веке

Современные западные исследователи, более трезво (чем их предшественники в начале века) оценивающие возможности России, согласны в том, что огромной рекультуризируемой стране более всего была нужна не война, а историческая передышка, время для активного реформаторства, культурного подъема и индустриализации. “Для России не было жизненно важным пытаться сравняться с Западом в качестве современной индустриальной державы, ей следовало выйти из международного соревнования на одно или два поколения для культивации своего огромного и почти что девственного сада… Печальным фактом является то, что Россия встала на гибельный путь тогда, когда в последние предвоенные годы Европа была буквально наэлектризована очевидной жизненной силой и интенсивностью творческого духа великой страны на Востоке”[310].

Россия страхуется

После ухода Бисмарка с поста канцлера объединенной Германии, индустриального лидера Европы, прервалась столетняя традиция ее дружбы с Россией, которая страховала нашу страну с Запада, а Германии стать мощным силовым центром. Берлин стал ориентироваться на слабеющую Вену в ущерб Петербургу.

Как пишет сведущий в данном отношении министр иностранных дел С.Д. Сазонов: “Европа начала мириться с мыслью о неизбежности своего превращения в германскую данницу. Если бы Германия, оценив истинное значение такой победы в настоящем и еще более в будущем, удовольствовалась громадным результатом, достигнутым трудолюбием своего народа и организаторским даром своих промышленников и предоставила естественному ходу событий начатое дело, она, в настоящую пору, стояла бы, по богатству и могуществу, во главе государств Европы. Призрак мирового могущества заслонил в ее глазах эту, легко достижимую цель”[311].

При любом повороте событий внутренние конфликты все равно взорвали бы Австро-Венгерскую империю и неизбежно встал бы вопрос о дунайском наследстве. Повтор раздела Польши, столь скрепивший дружбу России и Германии, был уже невозможен. Россия, возможно, отдала бы Германии не только Австрию, но и Чехию. Германия, со своей стороны, видимо, достаточно легко согласилась бы на предоставление России Галиции, а также, возможно, Румынии и Трансильвании. “Но германское правительство, чьи границы простирались бы до Юлианских Альп, едва ли позволили бы России доминировать на восточном побережье Адриатики. И венгры не позволил бы никакой державе решать за себя свою судьбу. Раздел Австрии вызвал бы жестокие конфликты, которые вскоре же привели бы Германию и Россию к противоречиям. Партнерство Германии с Россией за счет Австрии было столь же невозможно, как и партнерство России с Австрией за счет Германии — на чем настаивали неославянофилы. Оставалась лишь третья комбинация — Германия и Австрия в роли защитников Германии от России”[312].

Устрашенная германским динамизмом, Россия выбрала европейский Запад против европейского Центра. Россия нуждалась в безопасности, в гарантии от эксцессов германского динамизма и, желая избежать зависимости от растущего германского колосса (на которого приходилась половина российской торговли), император Александр III в 1892 г. вступил в союз с Францией. Этот оборонительный союз страховал обе страны от германского нападения.

Перед 1914 г. между русским и французским военными штабами была создана целая сеть взаимных связей. Созданная ими заранее система “включения сотрудничества” вносила элемент автоматизма и в решающее выяснение отношений между Антантой и Центральными державами. Связи с Францией уже виделись нерасторжимыми, но Россия хотела знать позицию и английской стороны. Император Николай был уверен, что союз России и Запада остановит экспансионизм Берлина. “Германия, — говорил царь, — никогда не осмелится напасть на объединенную Россию, Францию и Британию, иначе как совершенно потеряв рассудок”. В феврале 1914 г. Николай II предложил английскому правительству провести закрытые военные переговоры. Во время аудиенции 3 апреля 1914 г. он сказал послу Бьюкенену: “У меня более чем достаточно населения; такого рода помощь не нужна. Гораздо более эффективной была бы кооперация между британским и русским флотами”[313].

В середине апреля французы от имени своего российского союзника попросили Грея ответить на предложение царя. Грей передал вопрос Антанты британскому адмиралтейству. В Лондоне собственно российский военно-морской флот ставили невысоко. Большая его часть покоилась в Цусимском проливе и в Порт-Артуре. (Дума приняла в 1912 г. пятилетний план строительства линейных кораблей, однако новый флот пока находился в чертежах). Но более важным было другое соображение: не будить русских подозрением в недооценке их как союзников. По словам Грея, “следует восстановить доверие России и сохранить ее лояльность”[314]. В середине мая британский кабинет согласился на ведение тайных переговоров, о чем Бенкендорф немедленно уведомил Сазонова. Основные переговоры были отложены на август 1914 г.