Мир всем

— Антонина Сергеевна, просматривая ваше личное дело, я обратил внимание на ваш очень красивый почерк.

Я почувствовала, что мои щёки зарделись от похвалы. Изысканный почерк был моей тайной гордостью, но знал бы кто, сколько слёз я пролила, когда бабуся заставляла меня по сто раз переписывать прописи.

Романа Романовича, похоже позабавило моё смущение. Он улыбнулся:

— Поэтому я хочу поручить вам подписать несколько почётных грамот к празднованию дня рождения товарища Сталина. Сами понимаете, работа ответственная и требует особого отношения. Надеюсь, возражений не последует?

— Нет, конечно! Я всегда рада помочь.

— Ну вот и отлично. Жду вас сегодня после уроков у себя в кабинете. В качестве компенсации обещаю обеспечить чай и печенье.

* * *

После уроков я освободилась около трёх часов дня, когда серый день за окном медленно готовился плавно перетечь в пасмурный вечер. В ноябре темнеет рано, и к шести часам на улице станет совсем темно. Но я любила ленинградский сумрак с жёлтыми каплями фонарей вдоль улиц и чернильной водой Невы с застывшими фигурами каменных сфинксов напротив Академии художеств.

В школьном коридоре свет ещё не горел. Я взяла под мышку портфель, набитый тетрадками с контрольной по арифметике, и постучала в кабинет директора.

— Роман Романович, можно? Я пришла подписывать похвальные грамоты.

Подняв голову от бумаг на столе, он быстро встал:

— Конечно, проходите, Антонина Сергеевна, я вас ждал.

Роман Романович зажёг настольную лампу, и на портрете Сталина на стене световой круг от абажура обрисовал руку с зажатой трубкой.

«Плохой пример для ребят», — искрой мелькнула в мозгу назидательная педагогическая мысль, тут же исчезнувшая от вида подноса с двумя стаканами чая. То, что Роман Романович собирался пить со мной чай, заставило меня смутиться. Совместное чаепитие наедине точно не входило в мои планы. Я вообще предпочитаю дистанцироваться от начальства, почитая за благо собственную независимость.

Меня вгоняли в краску излишне настойчивые взгляды директора и его предупредительный тон, когда он поставил передо мной стакан чая в ажурном подстаканнике и придвинул коробку конфет с рисунком огромной аляповатой розы на чёрном фоне.

— Угощайтесь, дорогая Антонина… — как бы невзначай он проглотил моё отчество, и мне стало окончательно не по себе.

Конфеты, да ещё в коробке, при нашей карточной системе представляли собой роскошь из коммерческих магазинов, где продавались за непозволительные, на мой взгляд, деньги. Я подумала, что в коробке наверняка лежат конфеты-ассорти с давно и прочно забытым вкусом праздника.

Я решительно отказалась:

— Спасибо, я только выпью чаю без сахара. Не люблю сладкого.

— Неужели совсем не любите?

— Совсем, — бодро соврала я, чтобы отвязаться от назойливого внимания.

Конфет хотелось ужасно, и я села так, чтоб коробка оказалась вне поля моего зрения и случайно не притянула заинтересованный взгляд. В полном молчании я чуть ли не залпом выпила свой стакан чая и со стуком поставила его на поднос:

— Спасибо большое, но давайте поработаем. Я хочу сегодня успеть посетить двух учениц.

Про учеников я придумала только что, но мысленно пообещала себе действительно сходить к Миле Вороновой и Наташе Звягиной. Впрочем, проблем в семьях Вороновых и Звягиных не ожидалось, девочки были умненькие, ухоженные и весёлые.

— Вот, пожалуйста, располагайтесь. Садитесь на моё место, так вам будет удобнее.

Чем настойчивее Роман Романович хлопотал вокруг меня, тем больше мне хотелось вырваться из кабинета на волю. Если бы кроме нас в кабинете оказался ещё кто-то, я чувствовала бы себя свободнее. С надеждой прислушиваясь к шагам за дверью, я положила перед собой листок Почётной грамоты. Наверху по центру листа был напечатан портрет Сталина в полукружье венка из колосьев, под ним располагалась надпись «Почётная грамота», а дальше шли пустые строки, подлежащие заполнению.

Роман Романович встал позади меня и положил руку на спинку стула.

— Первую грамоту мы напишем нашему завхозу Николаю Калистратовичу. Как думаете, Антонина?

Он вторично, словно бы невзначай, недоговорил моё отчество.

Я упрямо подсказала:

— Антонина Сергеевна.

Директор упорно нависал над моей головой, диктуя данные, которые я старательно вписывала в грамоты, но его присутствие придавливало мою руку с пером каменной скованностью движений. Вместо изящной лёгкости штриха мне приходилось сосредоточиться на том, чтобы не посадить кляксу. Я вспотела от напряжения, как мои первоклашки во время контрольной. Минуты падали мне шею тяжёлыми горячими каплями, а всего несколько грамот казались нескончаемыми фолиантами средневековых писцов. Честное слово, лучше бы я отстояла десять часов на перекрёстке в метель и гололёд, чем подписала десяток похвальных листов со знакомыми фамилиями.

Домой я приползла выжатая как лимон и наверняка такая же жёлтая. Кот Пионер сидел на табуретке в прихожей, и по его довольной морде я с холодком ужаса поняла, что на коврике перед дверью мне приготовлен очередной сюрприз.

* * *