Читаем Мир всем полностью

И я тоже заплакала. Слёзы скатывались по щекам и набухали под веками. Я хлюпала носом, вытирала их подолом юбки, а они всё текли и текли.

— Знаешь, я редко плачу. И сейчас не буду, но спасибо тебе за эти слёзы.

Она погладила меня по плечу:

— Я пойду, а то мама заругает. А утром приду рано, до работы, чтобы помочь тебе собрать вещи.

Как ни странно, но ночью я спала богатырским сном и проснулась около пяти утра от трёх коротких звонков в квартиру, сколько было положено звонить мне.

За полгода мирной жизни я успела обрасти вещами, и в один вещмешок они уже не вмещались.

Самую большую трудность представлял матрас. Ползая на коленках, мы с Раей скрутили его в тугой валик и перевязали верёвками. Единственное платье и нижнее бельё я положила в кошёлку. Комплект постельного белья, тоже единственный, завязали в тюк из куска холстины, припасённой нашить наволочек.

— Ну вот и всё, — я обвела рукой пространство комнаты, — остались мелочи и одеяло.

Одеяло я возьму сейчас, а за остальным приеду ещё раз. Всё равно сама не дотащу.

— Вечером я приду с работы и помогу. — Рая посмотрела в шкаф с раскрытыми дверцами и взвизгнула: — Тоня, ты забыла туфли! Я и не знала, что у тебя есть лакированные. — Она вытащила из ящика пару туфель и полюбовалась: — Красота какая! Совсем новые!

— Ах эти, — я пожала плечами, — они на картонной подошве.

— Как это?

Перевернув туфли, Рая недоуменно провела пальцем по глянцевой поверхности:

— Действительно картонная. Зачем ты такие купила?

— Обманули жулики в Польше. — Я вспомнила, как сидела в теплушке, свесив ноги, и смотрела на перрон, где гудела пёстрая толпа продавцов и пассажиров. — Когда возвращалась с фронта, к поезду всегда стекались местные. Кто торговал варёной картошкой, кто яблоками, кто мануфактурой. Обмануть там проще некуда — пассажир ведь не спрыгнет с поезда, чтоб догнать вора. Наша комендатура, конечно, борется с преступностью, но им хватает недобитых нацистов и всяких лесных братьев, чтоб обращать внимание на мелочёвку. Сама понимаешь, время трудное, всякая пена повылезала. Ну да ничего, дойдут и до них руки!

— Так ты что, туфли здесь оставишь? — Глаза Раи округлились от удивления.

— Да. Не хочу тащить с собой лишнее. Хочешь, возьми себе.

— Правда? Ты не пожалеешь? — Рая подышала на лакированный носок туфли и благоговейно протёрла рукавом. — Красота какая!

— Не пожалею, бери, не сомневайся, — заверила я её, — но как же ты их станешь носить?

Рая закатила глаза к потолку:

— А никак — надену, полюбуюсь и снова спрячу. — Прижав к груди туфли, Рая прошла важно по комнате и остановилась напротив меня. — Тоня, скажи честно, а тебе не страшно ехать в это самое Колпино? Оно же где-то на краю света.

— Ну, так уж и на краю! Когда меня призвали в армию, около Колпино как раз проходила линия обороны. Знаю, бомбили их сильно. Поговаривали, что наш полк туда перебросят, но потом приняли другое решение и мы поехали на запад.

Рая посмотрела на часы и всполошилась:

— Ой, мне же на работу бежать! Тонечка, если я тебя вечером не застану, то ты мне напиши! Обязательно напиши! Я к тебе ездить буду! Не забывай меня, Тоня. Очень прошу.

Её испуг выглядел так потешно, что я засмеялась:

— Рая, я же не на Северный полюс собираюсь, а всего-навсего в другой район Ленинграда. Ещё сто раз увидимся.

* * *

Самый большой фурор мой отъезд произвёл среди соседей. Да я и сама не предполагала, что успела к ним привязаться. Поэтому едва не разревелась, когда Олег Игнатьевич, прижав руку к сердцу, растерянно спросил:

— Антонина Сергеевна, как же так? У меня ещё кофе остался, а вы нас бросаете.

Я специально подкараулила момент, когда все соседи собрались в кухне. Не хватало лишь мужа Лили и детей, которые, по Машиному выражению, дрыхли без задних ног.

— А вместо тебя кто заселится? — по- деловому подошла к вопросу практичная Галя. — Может, ты нам пьянчугу какого-нибудь подсуропишь или того хуже?

Я её успокоила:

— Приедет учительница. Мы с ней меняемся местами.

— Всё равно! — не унималась Галя. — Мы уже к тебе привыкли. Ты мужиков не водишь и не куришь. Вон в пятую квартиру вселили шалаву, так она самокрутку из зубов не выпускает, весь дом прокурила, аж трофейный тюль на окнах пожелтел. А недавно в чужое помойное ведро свой мусор выбросила. Представляете?!

— Тоня, тебя мои мальчишки слушались! — вступила в разговор Маша. — Даже Энка уважал! — Она закусила губу и взмахнула рукой. — А знаешь что! Была не была! Возьми себе Пионера, вдруг там у тебя крысы будут. — Она поочерёдно посмотрела на Галю, Олега Игнатьевича и Лялю, которая разжигала огонь в примусе. — Что думаете, товарищи, отдадим Тоне кота? На время, конечно, вроде как в аренду.

Дружно повернувшись в одном направлении, мои соседи уставились на Пионера. Сидя на шкафу, он зыркнул в ответ единственным глазом и презрительно отвернулся, словно бы не его судьба решалась.

— Нет, дорогие, Пионера я не возьму, — я вздохнула, — мне сначала надо нужный адрес разыскать и документы оформить. Тут не до кота.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее