Мир-за-кромкой

Люди боялись огня. Всегда боялись. Это и понятно. Я тоже его боюсь. Постояльцы кричали и носились по коридорам, подвыпившие ребята, высыпалина улицу, прижимая к груди кружки с брагой. Чёрив в одних спальных панталонах выписывал круги перед таверной, понося все, что только попадалось ему на глаза. Не знаю, куда я скинула наши рюкзаки, надеюсь, они потом отыщутся. Благо, Астрис успела собрать вещи, ещё пару дней назад.

Руки горели, мысли метались, а удушливый дым вызвал приступы неистового кашля. Кажется, я открыла окно и выбросила рюкзаки туда. Не помню. Ни черта не помню! Этаж, отведённый прислуге, располагался под самой крышей, поэтому здесь всегда было сыро и стыло, но самое жуткое быстро выбежать отсюда не получиться. Огонь не слушался. Забытая на столь долгий срок магия капризно не желала отзываться. Пожалуйста, ну прошу. Не вижу, не чувствую! Пламя пляшет и шипит. Пожалуйста. Добрые боги, пожалуйста… Судорожно оббиваю руки опростыню, о старый едва ли не блохастый матрас, хватаю кинжал и в одной ночной сорочке, босиком пробираюсь через огонь в коридор. Почти жива. Магия, наконец, откликается, но пожар уже не укротить. Руки болят просто невыносимо. Слава богам, Астрис осталась сегодня в лазарете. Николь. Нет, нет. Девочка Чёрива, голубоглазая кухарка, над которой надругалась солдатня. Такая же хрупкая и потерянная, она не была гвардейцем и не смогла отбиться о здоровущего пьяного скота. Бедняжка. Бегу обратно, спотыкаюсь о кинутые кем—то корзины. Корзины падают, катятся и гремят. Там были яблоки, розовые—розовые, последние, что остались с зимы. Видимо, кто—то заплатил девочкам яблоками, розовыми. Колючим жаром боль растекается от пальцев к плечам. Чёрт. Чёрт. Ринуться бы, да дыхания не хватает. Шиплю и кашляю в рукав. Единственная запертая дверь. Стучусь, бьюсь – тщетно. Она не слышит или слышит, но не может встать. Зют! Закрываю глаза, будто это хоть что—то исправит, и шепчу наговор, самый короткий, какой только вспоминается, щеколда поддаётся. Ника бедная, никто и не вспомнил о тебе. Девочка жмётся в углу, закрываясь от дыма одеялами. «Бежим!– хриплю, что есть силы, она не отзывается. – Пойдём со мной. Ну же, вставай, пожалуйста!». Голос рвётся. Хватаю её за руку и тащу за собой. Девочка не сопротивляется. Меня бы кто так вытащил.

В коридоре дым, будто сам Змий надышал. Людей уже нет: всё, кто мог, выбежал. Боги, боги и Зют! Магии нет, нет её! И меча нет, и доспеха, только я сорочке этой хлопковой, чёртовой.Какой гений умудрился сделатьступеньки деревянными? Лестница тлеет. Николь на моём плече тяжело хрипит. «Тиши, тише. Прорвёмся!» – шепчу скорее ради собственного успокоения, девочка не слышит. Милостивый Рьяла… Кашляю, кашляю и боюсь. Не выберемся же, не успеем уже! О Светозарный, помоги! Колёсики воли крутятся смутно, скрипят. «Прочь!» – кричу от отчаяния. Всё пришли, прибежали. Огонь к ногам ластится, босые ступни жрёт. Да утихни же! Выставляю ладонь перед собой. Жизнь к жизни, пламя к пламени. Что—то забытое, наконец, в груди проворачивается, из ладони вырывается огненный столп. Проклятье! Должно же быть наоборот. Зачем мне ещё огонь? Но чёртов дым над лестницей рассеивается, освобождая нам путь. Похоже, я перенаправила жар. Бежим, ну как бежим, мои ватные ноги непослушно спотыкаются, волоча за собой Николь. Вываливаемся на кухню, тут ещё дышать можно почти. Чуть, совсем немножко осталось. Шаги не считаются. Через чёрный ход к свободе. Сегодня маленькая смена, людей почти не было. Прошу, умоляю, только бы никто не сгорел… На траву… к траве…

Ночь черна, сажа ещё черней. Зеваки подхватывают Нику. Я падаю на траву, задыхаясь от кашля и слёз. Перед глазами дым и красное марево, ползу к кустам. К кустам, к кустам… Дикий боярышник принял наши сумки в свои шипастые объятия. Это же был боярышник? Скажите, что боярышник. Перед глазами мутно, в глазах слёзы. Снова падаю. Где ж этот чёртов боярышник? Тут. Здесь. Вот он. Тяну рюкзак за лямку, и снова падаю. Нас нашёл князь. Кирийский князь. Сажа черна, гнев ещё черней. Он хочет схватить Астрис. Он хочет поработить мою Астрис! Не позволю. Из рюкзака вываливаются краденые латы избавителя. Вы её не получите, князь! Никогда. Обожжённые руки не слушаются. Красный доспех выскальзывает, но нет. Где не берётся умением, возьмём упорством. С трудом натягиваю латы и шепчу заговор, слова ломаются кашлем, пальцы не слушаются:

Заклинаю луною,

      Заклинаю костром.

Пред рассветной зарёю,

      В страхе полном, пустом

Имя прячу на время,

      Прячу в бездне следы,

И с охотностью бремя

      Заберу пустоты.

Впредь меня не узнаешь,

      Впредь меня не найдешь.

Облик прежний стираю.

      Правдой чудится ложь.

В двух мирах не поймаешь,

      Не увидишь, смотря.

Суть в ветрах растворяю.

      Впредь не я – это я.