Мирные дни

Я вскочил, чувствуя, что не могу больше оставаться один в комнате. Я должен быть среди людей, слышать человеческие голоса. Я схватил кожанку и выбежал из комнаты. До рассвета оставалось часа два. Улицы были ещё пустынны. Фонари на строительстве нашего дома не горели.

Тогда я подумал о Крайнове. Я хотел увидеть его. Он был именно тем человеком, который не удивился бы столь позднему приходу.

На стройке Крайнова не было, и я решил пойти к нему домой.

Я знал, где помещается его хибарка, и через несколько ми­нут, пройдя по пахнущему извёсткой коридору, остановился у двери.

Постучал.

– Кто это?

– Это я, капитан, я, Савин. Ты не спишь?

– Сплю, – ответил Крайнов.

– Ты открой, – попросил я, – мне… Словом, я спать не могу и зашёл… – На словах всё выходило очень глупо.

За дверью послышался шорох. Потом дверь приоткрылась, я хотел уже войти, но на пороге показался Крайнов. Не давая мне войти, он вышел в коридор, притворив за собой дверь. Крайнов был в галифе, нижней сорочке и туфлях, надетых на босые ноги.

– Ну, чего там у тебя стряслось? – спросил Крайнов.

– Ничего, капитан, – ответил я. – Теперь мне и самому видно, что я, как дурак, зря поднял тебя среди ночи. Ты изви­ни… Мне просто трудно было одному. Вот я и решил…

Он пристально посмотрел на меня…

– Ну что ж, посидим, коли так. К себе не приглашаю, бес­порядок у меня. А вот на окошко, пожалуй, присядем.

Там, куда он показал, в конце коридора, не было никакого окошка. Просто виднелся провал в стене, который ещё не успе­ли заделать. Мы подошли и уселись прямо на камнях. Здесь было относительно светло, – наступало серое утро.

– Так что же? – спросил Крайнов, похлопывая здоровой рукой по своему острому колену. – Бессонница, говоришь, и порошки не помогают?

– Да, – признался я, – бессонница. И мне бы ни о чём не хотелось сейчас говорить с тобой. Просто окажи мне услугу. Посиди вот так со мной. Не могу я сейчас быть один.

– Хорошо, – просто ответил Крайнов. Хотя он произнёс только одно слово, я сразу заметил, что тон его изменился, стал каким-то другим.

Некоторое время мы молчали. Стало ещё светлее. Туман, скрывавший Финский залив, рассеялся. Проехал переполнен­ный автобус. На улице показались люди.

– Что ж думаешь делать, капитан? – спросил вдруг Крайнов, впервые называя меня капитаном. – Перевооружаться бу­дешь или сманеврируешь?

Я молчал.

– А ты похудел, капитан, – продолжал Крайнов. – Оно так-то тебе лучше идёт.

Я не понимал, иронизирует он или говорит всерьёз.

– Знаешь, Крайнов, иной раз человек в сутки больше пере­живёт, чем за год, – сказал я, – вспомни фронт…

– Чего мне фронт вспоминать, когда мир перед глазами, – ответил он.

– За эти сутки… – начал было я, но Крайнов прервал меня:

– Ну, только не рассусоливай. Не надо. Сам понимаю. Не маленький. – Он встал и сказал: – Пойдём.

Он шёл вдоль коридора, не оглядываясь, и я шёл за ним. Подойдя к своей двери, он остановился и тихо проговорил:

– Вот и я тебе про фронт напоминаю. Лежишь ты в кюве­те, а над тобой «мессеры» волнами ходят, и думаешь ты: «Эх, помирать от дурацкой бомбы». И начинаешь ты вспоминать, сколько в жизни не сделал, и кажется тебе, что останься ты в живых – совсем иначе жить начнёшь.

– Ну, а потом? – спросил я.

– А потом? Кто как.

– Я тебя понял.

– Ну, а понял, так входи, – заявил Крайнов и открыл дверь.

Я вошёл. В кровати, сбитой из досок, под шинелью спал Коля.

В ту ночь мы впервые за долгое время сидели с Лидой, как прежде, у окна на диване, и, хотя за окном была не белая, а чёрная, осенняя ночь, на душе моей было светло. Я говорил:

– Давно-давно, в ту зиму, когда я искал тебя и пришёл на завод, мы сидели с вашими девушками и вспоминали о тебе. В это время в комнату вошёл Иванов. Проходя мимо меня, он спросил: «Лидией Федоровной интересуетесь?» Потом он ска­зал о тебе что-то хорошее, а на моё «спасибо» ответил: «Ей спасибо скажете». Он сказал «скажете» в будущем времени. Пожалуй, мне теперь самое время сказать тебе это спасибо.

– Не будем об этом, – попросила Лида.

– Нет, будем, – настойчиво возразил я. – Мы слишком долго молчали о самом главном. Ты на многое открыла мне глаза.

– Я? – прервала меня Лида и покачала головой. – Нет, Са­шенька, это не я… Всё получилось так потому, что не могло получиться иначе… Это жизнь, сама жизнь. Помнишь наш раз­говор насчёт справедливости, помнишь? А вот это оказалось зеркалом. – Она взяла из моих рук листок лейтенанта Андриа­нова.

– Зеркалом? – переспросил я.

– Бывает так, что человек долго не видит зеркала, а по­том находит осколок и замечает, что опустился, зарос бородой,

обрюзг. И ему становится страшно… Как ты рассказывал: сле­пой и глухой?

– Да, а потом ещё паралич.

– И всё-таки… Когда он написал это слово?

– Вечером. После того как ослеп. А наутро мне показалось, что на его слепых глазах слезы. Я схватил его за руку, а он раскрыл мою ладонь и поводил по ней пальцем…

– Пальцем?

– Да, будто пишет. Это было то же самое слово…