Наконец, само собой разумеется, что сейчас же по приезде в Соединенные Штаты я завязал сношения с сербским послом и со всеми югославянскими деятелями и работниками.
Россию представлял в Вашингтоне и в большевистское время прежний посол Бахметьев.
К пропаганде, благодаря которой мы в Америке (и у союзников) добились признания, примыкает и совместная работа с заграничными органами и представителями остальных народов, стремящихся к освобождению. Для меня с самого начала важно было, так сказать, наглядно показать союзникам, что целью войны является и должно быть политическое изменение именно Центральной и Восточной Европы, освобождение целого ряда народов, подавленных центральными державами. Поэтому я выступал как можно чаще публично с вождями других освободительных организаций.
Возможность тесной совместной работы с югославянами была мне дана уже моими отношениями к югославянам до войны и особенно во время балканских войн. Еще в Праге начал я с ними работать во время войны; я уже изложил, как эта работа развивалась в Риме, Женеве, Париже, Лондоне и в России.
В Америке совместная работа с югославянами стала более плодотворной благодаря тому, что у югославян, как и у нас, в Америке находятся значительные колонии; в колонии были люди известные американцам (проф. Пупин); председателем Национального совета (вашингтонского) был доктор Бьянкини, брат далматинского депутата, которого я знал много лет. В Америку к своим соотечественникам югославяне также выслали своих представителей уже в 1915 г. д-ра Поточняка, Марьяновича, Милана Прибичевича, позднее (в 1917 г.) д-ра Гинковича и др. Совместно работали не только вожди, но и все мы выступали на общих собраниях за свободу Югославии, а они на наших за нашу свободу.
Теперь, когда я даю отчет о нашей совместной работе с югославянами в Америке, я должен кое-что добавить, а также высказаться по поводу политических вопросов и отношений югославян. Я буду это делать с приличествующей сдержанностью; для нашей же пользы я следил весьма внимательно за развитием политических обстоятельств, касающихся югославян; я знал многое уже с давних пор, многое я узнал во время войны, – я не пишу, однако, историю югославянского освободительного движения, но привожу лишь то, что нас непосредственно касалось и во что мы были втянуты стечением обстоятельств.
О своем отношении к югославянскому вопросу я уже сказал, что считал Сербию, несмотря на ее временные неуспехи на фронте, центром югославян – центром политическим и военным, а это во время войны имеет главное значение. У хорватов были, конечно, свои особые права, с их стороны было правильно опираться на свои исторические права и культурную зрелость; это не мешало, однако, признавать Сербию за политический и кристаллизующий центр. Это было дано историей, правильной оценкой руководящих идей и сил, а главное – правильной оценкой Австрии и Венгрии.
Война была спровоцирована Австрией из-за Сербии; Сербия (тогда малая) полагала свои главные надежды на торжественное обещание царя великой славянской, братской державы, – поражения России с весны 1915 г. перенесли центр тяжести сербского и югославянского вопроса на Запад. Лондонский договор от 26 апреля 1915 г. сделал из отношений Италии, Сербии и Югославии огромную проблему, определяющую в значительной степени дальнейший ход войны и военной программы.
Мне не нравились условия лондонского договора, но в связи с военным положением главным вопросом 1915 г. было если и не выступление Италии, нужное и для Югославии, то во всяком случае чтобы Австрия не осталась победительницей. У Италии была своя ирредента, и было естественно, что она требовала свои меньшинства и ссылалась на исторические права. Этой точки зрения сначала не понимали; среди хорватов и словинцев некоторые считали меня чрезмерным италофилом и сербофилом; поэтому с тем большим удовольствием отмечаю здесь, что с течением времени хорватские вожди, особенно д-р Трумбич, признали важность Италии для всего союзнического дела, особенно же для югославян. После лондонского договора и Россия пошла в югославянском вопросе с Италией и союзниками.