Миры Филипа Фармера. Том 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

— Maw num, maw num! Что случилось? Я так беспокоилась за тебя. Я уже думала, что, если ты не придешь до утра, я буду кричать.

Хэлу стало совестно, что он заставил ее так волноваться. Но к угрызениям совести примешивалась радость: ведь она так волновалась — за него! Мэри, конечно, тоже переживала за него, но она была слишком вышколена подавлять свои эмоции из чувства долга. И все, чем бы она встретила его в такой ситуации, была бы лекция о его многоложном поведении и о том, что он сам во всем виноват.

— Была драка, — только и сказал он, решив пока не рассказывать Жанет об иоахе и встрече с кайфецом. Он расскажет ей позже, когда придет в себя.

Она забрала у него плащ и маску и отнесла их в прихожую, а Хэл упал в кресло, устало прикрыв глаза.

Но тут же их открыл, вздрогнув от звука льющейся в бокал жидкости. Жанет уже обнаружила бутылку и теперь стояла перед ним с бокалом жучьего сока в руке. Его запах и мысль о том, что эта нежная девушка сейчас будет пить эту омерзительную бурду, вызвали в его желудке очередную бурю.

— Kuetil? — она подняла брови.

— Так, ничего, — простонал он. — Со мной все в порядке.

Она поставила бокал на столик и, взяв Хэла за руку, отвела его в спальню. Там она заботливо помогла ему улечься и наклонилась, чтобы снять сапоги. Он не сопротивлялся. Она расстегнула ему рубашку и, нежно погладив по волосам, спросила:

— Ты действительно хорошо себя чувствуешь?

— Шиб. Да сейчас, если бы весь мир ополчился на меня, я справился бы с ним одной левой.

— Хорошо.

Скрипнула кровать. Жанет встала и вышла. Хэл начал проваливаться в сон, но, услышав шаги, снова открыл глаза и увидел у себя под носом бокал.

— Не хочешь глоточек?

— Великий Сигмен! Да неужели ты не поняла до сих пор, что я… — он даже сел от возмущения. — Почему мне плохо, как ты думаешь? Да просто не терплю я этого! Меня тошнит от алкоголя! И я не могу смотреть, как ты пьешь эту мерзость! Потому что меня затошнит от тебя! У тебя вообще есть мозги?

Ее глаза широко открылись, кровь отхлынула от лица. Но губы оставались по-прежнему яркими — кроваво-красная луна в белом озере. Рука задрожала так сильно, что она пролила напиток.

— Но… но почему… — пролепетала она. — Ты… ты же сам сказал, что тебе хорошо. И я поверила. Я… я подумала, что ты хочешь спать со мной.

Хэл громко застонал, закрыл глаза и откинулся на спину. Ей совершенно была чужда ирония — она понимала все буквально. И ее уже не переделаешь. Если бы он сейчас не был так измучен, ее открытое предложение возмутило бы его. Ведь точно то же самое говорила Алая Женщина, пытаясь соблазнить Предтечу, как повествуется об этом в «Западном Талмуде».

Но было еще нечто, поднимавшееся из тайных уголков его сознания, нашептывающее, что она в самых простых и ясных словах выразила то, что он хотел от нее услышать всем сердцем. Но нашла же время! Сигмен побери!

Звон разбитого стекла прервал его мысли. Он подскочил. Жанет стояла с искаженным страданием лицом, и слезы медленно катились по ее щекам. В руках уже ничего не было. Большое мокрое пятно на стене, с которого еще сбегали тонкие струйки, свидетельствовало о том, что стало с бокалом.

— Я-то думала, что ты любишь меня! — закричала она.

Он, не в состоянии ничего ответить, молча взирал на нее — в голове не было ни одной мысли. Девушка круто развернулась и выбежала из комнаты. Он услышал ее громкий плач в прихожей. Не в силах этого перенести, он вскочил с кровати и побежал за ней. Хотя квартира и считалась звуконепроницаемой, мало ли, а вдруг кто-нибудь услышит ее вопли?

Но дело было не только в этом: она затронула в нем нечто, чему он еще и сам не мог найти названия.

Остановившись в дверях, он, глядя на ее скорбную фигуру, тщетно искал слова. Но он не знал, не умел, не представлял себе, что нужно говорить и делать, когда перед тобой плачет женщина, а не гайка.

Наконец он решился, робко подсел к ней и тронул ее за плечо — такое мягкое и нежное.

— Жанет.

Она обернулась, порывисто уткнулась ему в грудь и, всхлипывая, заговорила:

— Мне показалось, что ты меня совсем не любишь. А для. меня это непереносимо. Я просто умру без любви.

— Ну, Жанет, я… Я вовсе не это хотел сказать… я не…

Он замолчал. У него не хватало смелости, чтобы признаться ей в любви. Никогда, ни одной женщине он не говорил ничего подобного (любовь к Мэри была лишь «супружеским долгом», и признания были лишь частью предписанного ритуала). И ни одна женщина тоже не говорила ему никогда ничего подобного. И вдруг эта девушка с далекой планеты, по сути только получеловек, отдает ему в дар всю себя — и душу, и тело. С ума сойти можно!

Он тихо заговорил. Слов искать уже было не надо, так как он цитировал статью Морального кодекса АТ-16: