Читаем Миры и столкновенья Осипа Мандельштама полностью

Миры и столкновенья Осипа Мандельштама

Что такое “нюренбергская пружина” ответил Набоков. В английском романе “Ада, или Радости страсти” один из персонажей говорит: “…Конец всегда банален – виселица, железное жало Нюрнбергской Старой Девы, пуля в висок, последние слова в новой, с иголочки Ладорской больнице…”. Из комментария к роману явствует, что экзотическое устройство это, скорее тиски, чем пружина: так называемая “железная девственница” – инструмент средневековой пыточной системы, полая человеческая фигура из металла с обращенными вовнутрь шипами, которую показывают туристам в Нюрнбергской крепости. В стихотворении Мандельштама смерть Маяковского описывается как умолкание рояля (“не звучит рояль-Голиаф”). Не беда, ибо при жизни он безбожно фальшивил, сервилизм тому виной. Отсюда мандельштамовский призыв: “Не втирайте в клавиши корень / Сладковатой груши земной” (III, 311). Земляная груша, тапинамбур, употребляется в основном как корм для свиней. Здесь она -аллегория лжи и фальши. Призыв не втирать ее в клавиши попросту означает: “не мечите бисера перед свиньями”, они и вас сожрут. Адмиралтейская игла, поставленная штыком на службу нового класса, обернется шипом пыточной пружины власти. Из мандельштамовской “Четвертой прозы” (1930) мы узнаем точное имя современной Нюрнбергской девственницы: “Один мерзавец мне сказал, что правда по-гречески значит мрия. Вот эта беляночка – настоящая правда – с большой буквы по-гречески, и вместе с тем она другая правда – та жестокая партийная девственница – Правда-Партия” (III, 174). Мандельштам перевел греч. Parthenos – “девственница”. Ордалии партий и приведут Маяковского к самоубийственному выстрелу – последнему аргументу поэта, выпрямляющему его во весь голос-рост. Это была крайняя попытка доказательства искренности веры и потому “внутренней правоты”. Подобные образы оправдания, и не только Маяковского, но и всей “дали социализма”, служения “ядру народа” ищет и Пастернак во “Втором рождении”. И это опять тема окрыленного шопеновского рояля с исполнителем смертельной роли – Маяковским:

А век спустя, в самозащитеЗадев за белые цветы,Разбить о плиты общежитийПлиту крылатой правоты

(I, 407)

Так что “Адмиралтейская игла” Набокова – ностальгический и категоричный отклик на траурные оправдания Маяковского, и прежде всего устами Пастернака и Мандельштама. Никакой правоты он не признает за тем, кто предает свое прошлое, кто разрывает кровную связь с первоматерией – Пушкиным. Его вердикт, вынесенный Маяковскому, – категорическое неприятие. И “Дар” – продолжение этого спора. К облику Зининого отца добавляются черты других поэтов – еврейство Саши Черного, Мандельштама, Пастернака и некоторая гомосексуальность – Оскара Уальда, Пруста и неназванного Кузмина, пушкинским “вожатым” которого выступает “кларизм” – “прекрасная ясность” Ее Светлости – Адмиралтейской иглы. Карикатурные штрихи портрета отчима Зины, носящего вполне “пушкинскую” фамилию Щеголев, тоже определяются. Хам, фатовый щеголь и пошляк – Маяковский. Но не забудем, что именно отчим, зовущий Зину Аидой, подсказывает сюжет будущей “Лолиты”, а может быть, и стихотворения Набокова об адской возлюбленной “Лилит” – Лили.

Набоков как-то сказал: “Россия должна будет поклониться мне в ножки (когда-нибудь) за все, что я сделал по отношению к ее небольшой по объему, но замечательной по качеству словесности”.

Будем надеяться, что первый поклон мы отбили.

И так далее…

P.S. “И т.д.” – не Хлебникова изобретение, а скромная цитата из эпиграфа к роману “Странник” любезного знакомца Пушкина Александра Вельтмана. Так начинается эта книга – посвящением “Вам” и эпиграфом:

В крылатом легком экипаже,Читатель, полетим, мой друг!

Ты житель севера, куда же?На запад, на восток, на юг?Туда, где были иль где будем?В обитель чудных, райских мест,В мир просвещенный, к диким людямИль к жителям далеких звездИ дальше – за предел Вселенной,

Где жизнь, существенность и светСмиренно сходятся на нет!

И т.д.

P.P.S. “Вам” – так называется стихотворение Хлебникова, обращенное к Михаилу Кузмину, стихотворение о странничестве поэтов, когда “вожатый их ведет”.