Миры Империума

Я нашел собственные руки и ноги, подтянул их под себя. Все мое тело превратилось в один сгусток пульсирующей боли... как в тот раз, когда Рената выстрелил в меня из нейропистолета. Воспоминание о Ренате придало мне сил, и я сумел подняться.

— А вы сильный человек, И гордый,— сказал Рузвельт, голос которого будто накатывался до меня волнами.

Руку отчаянно жгло. Вспомнив про меч, я сморгнул туманную дымку и увидел, что тот все еще торчит из-под алтарного камня, куда я его воткнул за мгновение до того, как в меня кто-то выстрелил и попал. Я отчаянно жалел, что мне никак до него не добраться.

— Вы проделали немалый путь, Плантагенет,— говорил Рузвельт.— Думаю, вы знали, чем он завершится, и все же сражались до конца. Я искренне восхищаюсь вами и очень скоро оставлю вас в покое. Но сперва — подчинитесь мне.

— Вы до сих пор боитесь...— с трудом выговорил я.— Вы ничего не можете сделать... один.

— Послушайте меня,— сказал Рузвельт.— Буря бушует вокруг нас, и скоро она до нас доберется. Вы уже ее видели, вы видели, что такое Пустошь! Если сейчас мы не заделаем вероятностную брешь, она поглотит эту мировую линию вместе со всеми остальными! Лишь из-за вашего дурацкого упрямства вы держите дефектную линию открытой! Во имя будущего человечества, усмирите свою ложную гордыню!

— Есть и другое решение,— ответит я.— Вы можете подчиниться мне.

— Только если разверзнется бездна и поглотит меня живьем,— сказал Рузвельт и поднял меч, намереваясь...

Собрав остатки сил, я рванулся вперед и схватил его за запястье, пытаясь удержать, и потянулся к покрытой зарубками рукоятке моего клинка. Его рука сомкнулась на моей. Мы стояли, сцепившись, и его черные глаза отделяли от моих лишь несколько дюймов.

— Назад! — крикнул Рузвельт своим людям, попытавшимся приблизиться к нам.— Я уничтожу его своими собственными руками!

Мои пальцы находились в шести дюймах от рукоятки меча. Я ощущал ее притяжение — не физическое, но некую неуловимую силу, подобную ненависти или любви, которая исходила от моей руки, перетекая в клинок.

— Сражайся, Плантагенет,— прошипел Рузвельт мне в ухо, наваливаясь на меня всем своим весом.

Мою руку отбросило назад, в сторону от меча...

— Балингор! — крикнул я.

Меч шевельнулся и прыгнул через разделявшее нас пространство прямо мне в ладонь.

Мне показалось, будто мою руку охватил огонь — не обжигающий, но животворный, снимающий усталость. Отшвырнув Рузвельта назад, я замахнулся шестифутовым куском поцарапанной ржавой стали, держа его обеими руками. Рузвельт попятился, не отводя взгляда от старого меча, затупившегося и выщербленного, но теперь целого. На лице его появилось такое выражение, словно он заглянул в огненные врата ада. А потом наши взгляды встретились.

— И снова я тебя недооценил,— сказал он.— Теперь я начинаю понимать, кто ты на самом деле такой, Плантагенет, и что ты такое. Но отступать уже слишком поздно. Мы встретились, как нам и было суждено, лицом к лицу, твоя судьба против моей!

Он сделал выпад, и ложный Балингор устремился ко мне, а истинный Балингор, сверкнув, метнулся ему навстречу. Два лезвия столкнулись со звоном, подобным удару железа о наковальню, и звук этот заполнил весь мир...

...Я увидел летящую ко мне из клубов пыли стрелу и почувствовал обрушившийся на плечо страшный удар, который едва не вышиб меня из седла.

— Сир, вы ранены! — крикнул Трампингтон, пытаясь пробиться ко мне сквозь сражающееся войско.

В один миг меня охватила слабость, но я удержался в седле и пришпорил коня, устремляясь вперед.

— Милорд, отходите назад, я должен перевязать ваши раны! — послышался позади голос Трампингтона, но я не обратил на него внимания.

Он на всем скаку поравнялся со мной, пытаясь занять позицию между мной и врагом.

— Сир, вернитесь! — кричал он.— Даже король может умереть! .

На мгновение наши взгляды встретились. Вокруг нас вставали на дыбы лошади и отчаянно дрались люди.

— В отличие от многих других король знает, как умереть достойно,— сказал я.— И когда — тоже.

Затем вражеская атака разделила нас, и я больше его не видел...

Я заметил, как изменился взгляд Рузвельта, устремленный мне в глаза. Он попятился, недоуменно глядя на собственные пустые руки. На моих глазах лицо его сморщилось, щеки ввалились, шелк и парча превратились в серые лохмотья, которые свалились, обнажив худые ребра и желтую старческую кожу. Он упал, что-то бормоча беззубым ртом, а его пальцы, словно птичьи когти, заскребли по каменному полу. А потом остались только кости, рассыпавшиеся в прах.

Меч обжег мне руки. Взглянув на него, я увидел, как отражается свет по всей длине безупречного лезвия, как сверкает украшенная драгоценными камнями рукоятка. Убрав меч в ножны, я пересек пустую часовню и вышел под яркие лучи солнца.

 11

Когда я вернулся назад, следуя сигналу маяка, полковник Баярд уже ждал меня в ангаре для челноков Империума. Неделю я провел в прекрасной постели под опекой не менее прекрасной медсестры. Баярд немало времени просидел со мной, посвящая меня во все подробности.