Миссия Русской эмиграции

Как писал Е. Тарусский, автор «Монмартского шофера», для большинства понижение социального статуса было столь резким, что некоторые офицеры стыдились сообщать иностранцам свои звания. Однажды немецкая газета с удивлением сообщила, что у крестьянина двадцать лет пробатрачил русский эмигрант, и лишь после его смерти из бумаг стало известно, что он был генералом: «Попав в тяжелое положение, которое, по его мнению, было несовместимо с генеральской честью – он не пожелал раскрыть своего прошлого и вызвать этим сочувствие, сострадание...». Щепетильный в вопросах чести, «русский человек готов был работать через силу, чтобы только не услышать замечания. Эта черта русских, конечно, была замечена работодателями и русская рабочая сила сразу же стала высоко котироваться на рабочем рынке...». Но «Нигде русские офицеры-рабочие не поглощались общей массой. Они образовывали как бы русские колонии при заводах... В их среде были широко развиты правила взаимной выручки и поддержки». Они жили как бы двойной жизнью: днем тяжелая работа, а после нее они снова становились мичманами, капитанами, генералами... И если русский офицер «мог влачить с великим моральным и физическим напряжением свою первую жизнь, то только потому, что эти силы ему давала его вторая жизнь». «...только мысль о том, что эта безсрочная каторга кончится в момент освобождения Отечества – только эта мысль поддерживала и давала все новые силы русскому офицеру» [25]

.

Несколько тысяч человек поступили во французский Иностранный легион, став его наиболее «дисциплинированной и боеспособной и наиболее ценимой частью». «На долю русских легионеров выпала тяжесть борьбы с рифянами, кабиллами, туарегами, друзами и другими восставшими племенами в период 1925-1927 гг. В раскаленных песках Марокко, на каменистых кряжах Сирии и Ливана, в душных ущельях Индо-Китая, - всюду рассеяны» русские кости [26]

...

Первые годы эмиграции были тяжелейшими и для гражданских лиц. «Кроме немногих банкиров, владельцев ресторанов, врачей и адвокатов, русские беженцы существовали в крайней бедности, в невозможных условиях; некоторые умирали с голоду», не имея ни денег, ни работы, ни социальных прав – так описывает немецкий исследователь Х.-Е. Фолькман положение в послевоенной Германии, куда уже в 1919 г. хлынул основной поток эмигрантов. Возникновение там множества эмигрантских профессиональных союзов было продиктовано прежде всего стремлением к взаимопомощи. Но все они зависели от благотворительных организаций, из которых главными были Русский Красный Крест (хранивший за границей дореволюционные средства для опеки военнопленных) и, конечно, иностранные учреждения: Международный Красный Крест (особенно помог американский) и католическая Церковь (которая не скрывала, что помимо благотворительной цели преследует и иную: «побуждение к переходу в унию» и даже прямо в католичество; для этого уже в 1917 г. был создан «Папский Восточный Институт»; впрочем, как отмечает Фолькман, успеха на этом поприще достигнуто не было) [27]

.

Западной Европе еще не приходилось сталкиваться с таким количеством беженцев. Сначала Лига Наций и немецкое правительство пытались побудить эмигрантов вернуться в Россию. Однако Ф. Нансен, Верховный комиссар Лиги Наций по беженским делам (этот пост был создан в 1921 г.), смог уговорить лишь около 10 тысяч человек[28]

(правда, с началом нэпа их число возросло). Русский Совет в Турции и другие организации выразили протест. Большевики тоже не очень настаивали на репатриации и указом от 15 декабря 1921 г. лишили гражданства всех эмигрантов, которые не возьмут советские паспорта к 1 июня 1922 г.

После этого Лига Наций приняла решение о расселении эмигрантов уже как безподданных. В 1922 г. было принято решение о выдаче им соответствующих документов, и в 1924 г. были введены так называемые «нансеновские» паспорта, за которые с эмигрантов взимался немалый сбор (на нужды эмиграции и на беженские учреждения самой Лиги Наций). Однако, эти паспорта не устраняли огромных, трудностей в получении виз и разрешений на работу, не давали прав на пособия по инвалидности, болезни, безработице – социальное положение эмигрантов оставалось прежним и зависело от усмотрения местных властей. Получение же гражданства было практически невозможно: например, в Германии дети, родившиеся у безподданных, считались тоже безподданными; немка, выходившая замуж за безподданного, теряла собственное гражданство[29]. Причем, немцы, по сравнению с другими странами, чинили беженцам наименьшие бюрократические препятствия. В других странах за малейшее нарушение закона эмигрантов высылали заграницу. Нередки были самоубийства...

Эмиграция могла бы быть значительно большей, но пограничные с Россией страны (особенно скандинавские) заслонились кордоном, который удавалось преодолеть лишь немногим. И.В. Гессен приводит примеры высылки беженцев в Советскую Россию из Финляндии, убийство проф. Л.Э. Нольде финским пограничником, расстрел семьи купца Рейдер с малолетним ребенком на румынской границе [30]...