Мистер Эндерби. Взгляд изнутри

– Это мой выбор, – твердо сказал вслух Эндерби, направляясь на кухню приготовить завтрак (эта мерзавка миссис Мельдрам помыла его тарелки!) и заварить мачехин чай. Он останется верен той архетипичной мерзавке, второй жене отца. Она превратила его жизнь в ад; никакой больше женщине он такой привилегии не предоставит.

И все-таки… И все-таки…

Эндерби позавтракал черствым хлебом с клубничным джемом и чаем, а после ушел к себе в «кабинет». Его бумаг рука миссис Мельдрам не коснулась; его стол со специально укороченными ножками ждал у поэтического трона. «Ласковое чудовище» тихонько взрыкивало. Сборник из пятидесяти стихотворений, запланированный на осень, был почти завершен. Первым делом следовало расправиться с продолжением цикла любовной лирики – со «Вторым посланием к Тельме от Арри». Эндерби чувствовал себя виноватым за состояние костюма Арри. Неведомо откуда на коленях собралась грязь, лацканы почему-то все в жирных пятнах, острая стрелка на брюках с невероятной быстротой затупилась. Арри надо умилостивить чем-нибудь по-настоящему хорошим. Он уже жаловался на содержание подношений от Эндерби: слишком много кухонных сравнений, а воззвания к жестокому сердцу красавицы напротив слишком замаскированы. Арри клялся, что она прочла стихи вслух продавцам автомобилей, и те над ними поржали. Надо написать в лоб и по существу, не вульгарно, но откровенно и дать понять, чем Арри желает с ней заняться, надо написать что-то такое, что она будет держать под подушкой и краснеть, когда достанет письмо, пахнущее ее запахами. Усевшись на свой поэтический трон, Эндерби решил, что в запасе, пожалуй, есть кое-что подходящее. Порывшись в ванне, он нашел кое-какие свои ранние стихи. Одно стихотворение он написал в семнадцать лет. Называлось оно «Музыка сфер».

Вот я поднял мою свирельИ, будет всем известно,

Сейчас душой исторгну трельНапева сфер небесных.Ни Перселл, черт бы драл его,Ни Арн, уж если честно,Не стоят ноты моегоНапева сфер небесных.

Мне чужд гордыни едкий дым, —Движенье звезд окрестныхНе изменилось в такт с моимНапевом сфер небесных.Рожден далеко от земли,

В пространствах неизвестных, —Мой друг, порадуешься лиНапеву сфер небесных?Отринь девичий робкий страх,Напев любви мой слыша.Узри – любовь в земных цветах,

Весна любовью дышит!Так в голос вслушайся земнойИ под мою свирель запой!

Стихотворение определенно обращалось к девственнице, что в случае Тельмы было явной нелепицей. А образы сфер? И не покажутся ли они слишком грубыми барменше, надо полагать, респектабельного воспитания? Грязные шутки в баре это одно, но грязная литература, даже самый малый намек на нее, совсем другое. Под этим готов был расписаться все еще болевший живот.

Семнадцать лет. Дата написания стояла в нижнем углу рукописи. Кому он тогда писал? Он глубоко задумался, почесываясь. Никому, мрачно решил он. Но разве в том романтическом возрасте он не мечтал о воздушном создании, которое – по причине бесконечной утонченности и сладко-майского запаха – не оскорбилось бы от таких слишком уж очевидных символов домогательства? Он мысленно нарисовал образ девушки, как мистик рисует образ бога, исходя из того, чем она не является, а именно его мачехой; затем из долгих размышлений о негативных атрибутах возник и сам позитивный образ. И тогда она пришла к нему в мечтах: стройная и смеющаяся, но, главное, чистая. И ни в коем случае не вдова: он отказывался позволить этому второму изданию юношеского образа принять черты и аромат миссис Бейнбридж.

Вздохнув, он начал – очень решительно и отстраненно, в порядке чисто поэтического упражнения – писать очень эротическое стихотворение «От Арри Тельме», полное грудей, ляжек и тоски с придыханием. Закончив, он отложил его остывать, а после вернулся к построению лабиринта, дома для Ласкового чудовища.

2