Мистер Эндерби. Взгляд изнутри

– О, я заказала в номер пиццу и пару клубных сэндвичей, – ответила Веста. – Умирала с голоду. И все еще умираю.

Она достала из платяного шкафа одуванчиково-желтую накидку, чтобы прикрыть голые плечи от вечерней прохлады – или итальянской похоти. Эндерби заметил, что она распаковала вещи; значит, не так уж долго она хворала. Выйдя из номера, они спустились по лестнице, не доверяя хрупкому и филигранному обаянию лифта. В коридорах, в вестибюле гостиницы мужчины откровенно восхищались Вестой. Щипатели попок, внезапно сообразил Эндерби, все итальянцы проклятые щипатели попок – это создавало проблему. И конечно же, в этой отсталой стране все еще в ходу дуэли! На виа Национале Эндерби пошел на шаг позади Весты, кисло улыбаясь щитам SPQR[35] на фонарях. Не нужны ему неприятности. Он даже не подозревал, какая это ответственность иметь жену.

– Мне говорили, есть одно местечко на виа Торино, – сказала Веста. – Гарри, ты почему идешь сзади? Не глупи. На тебя люди смотрят.

Эндерби просеменил несколько шажков и пошел рядом, но невидимая для нее, его ладонь простерлась в шести дюймах за покачивающимся задком, точно грелась у огня.

– Кто тебе говорил?

– Джиллиан Фробишер.

– Эта женщина едва не прикончила меня своим «спагетти с сюрпризом».

– Ты сам виноват. Тут нам направо.

Ресторан был полон закопченных зеркал, и в нем сильно пахло подвальной сыростью и очень старыми сухарями. Эндерби в мрачном сумраке читал меню. Официант с выступающим сизым подбородком не внушал доверия, зато старался украдкой заглянуть за вырез платья Весты. И почему итальянской кухне поют такие дифирамбы, вдруг задумался Эндерби. Она же состоит в основном из нескольких разновидностей макарон с набором соусов в придачу, а единственное итальянское мясо – телятина. Тем не менее Эндерби углядел в меню слово bifstek и со слабой надеждой его заказал. Умирающая от голода Веста умяла суп минестроне, блюдо равиоли, какое-то месиво из спагетти и окунала листья артишоков в маслянистый уксус, Эндерби даже подобрел от пол-литра фраскати, когда наконец прибыл предполагаемый стейк. Он оказался тонким, белым и на холодной тарелке.

– Questo e vitello?[36] – спросил официанта Эндерби.

Он, который до знакомства с Вестой обходился жуткими рагу и макал корки хлеба в банки джема, сам сейчас стал лицом как стейк от сдавленного гурманского гнева.

– Si, e vitelo, signore[37].

– Я заказывал бифшеткс! – крикнул разъяренный Эндерби, неотесанный англичанин за границей. – Не чертову телятину! Это даже чертовой телятиной не назовешь, – добавил он с заботой поэта о точности определений. – Позовите управляющего.

– Будет, Гарри, – пожурила Веста. – На один день хватит капризов, ладно? Смотри, на тебя люди оборачиваются.

Кругом сидели римские едоки, с глазами навыкате набивая себе рты. Они не обращали внимания на Эндерби, они видели таких раньше. Пришел управляющий, толстый, маленький, с бегающими черными глазками, и запыхтел при виде подавляемого возмущения Эндерби.

– Я заказал стейк, – сказал Эндерби. – А это телятина.

– То же самое, – отозвался управляющий. – Телятина – это корова. Говядина – это корова. Ergo, говядина – это телятина.

– Вы собираетесь учить меня, что является бифштексом, а что нет? – вспылил разъяренный таким силлогизмом Эндерби. – Вы меня моему собственному языку собираетесь учить, черт вас побери?

– Следи за языком, Гарри, следи за языком, – не к месту вставила Веста.

– Да, моему собственному чертовому языку! – крикнул Эндерби. – Он возомнил, будто знает его лучше меня! Ты еще будешь за него заступаться?

– Так оно так, – сказал управляющий. – Вы не есть, вы платить все равно. Что заказали, за то платите.

– Ну уж нет! – Эндерби встал. – Ну уж, черт меня раздери, нет! – Он посмотрел сверху вниз на Весту, перед которой пенился мусс сабайон. – Не стану я платить за то, чего не заказывал, а я не заказывал вот этого бледного подобия невесть чего. Пойду обедать куда-нибудь еще.

– Сядь, Гарри, – приказала она. – Ешь то, что тебе дали. – Она обиженно позвякала ложечкой в стеклянной креманке с сабайоном. – Не делай из мухи слона.

– Не желаю выбрасывать деньги на ветер, – возразил Эндерби, – и не желаю, чтобы меня оскорбляли иностранцы.

– Это ты тут иностранец, – возразила Веста. – А теперь сядь.

Эндерби брюзгливо сел.

Управляющий хрюкнул в иностранном триумфе, уже готовый удалиться, положив конец глупым капризам, ведь телятина все равно мясо, с этим не поспоришь. Увидев его ухмылку, Эндерби снова вскочил, еще больше разозлившись.

– Не стану я сидеть! И он сам знает, куда может засунуть эту бескровную дрянь. Хочешь – оставайся, а я пойду.

Глаза Весты стремительно меняли выражение за выражением, словно цифры в перекидном номере автобуса.

– Хорошо, дорогой, – сказала она. – Оставь мне денег заплатить за мой обед. Увидимся через пятнадцать минут в том кафе на открытом воздухе.

– Где?

– На пьяцца ди как-то там, – сказала она, махнув куда-то рукой.

– Република, – услужливо подсказал официант.

– А вы не суйтесь не в свое дело! – рявкнул Эндерби. – Ладно, увидимся там.