Мистер Эндерби. Взгляд изнутри

– Может, тебе ненадолго вернуться в постель?

Импровизированные стихи, остроумно вульгарные, пришли ему в голову, словно чтобы опровергнуть зловещие предзнаменования Утесли: Муза еще очень даже с ним.

Контракт наш брачный… Пусть же он,Что б адвокаты ни твердили,Подписан будет лишь пером —Моим. И в нем – мои чернила.

Эндерби постеснялся прочесть такие вирши вслух. И вообще, Веста уже говорила:

– Я уже несколько часов как проснулась. Съела омлет с ветчиной в ресторане, а теперь ем завтрак, который заказала тебе. Но это круассаны, джем и все такое. Знаешь, мы сегодня идем на небольшую экскурсию. Я подумала, будет забавно. Поедем посмотрим Рим. Автобус прибудет в половине десятого, поэтому тебе лучше поспешить. – И она взмахнула билетами на экскурсию в луче римского света, потом хрустнула слоеным хвостиком: – Что-то не вижу особого энтузиазма. Ты не хочешь посмотреть Рим?

– Нет.

Задайте прямой вопрос и получите прямой ответ.

– Ты называешь себя поэтом. Считается, что поэты полны любопытства. Совсем тебя не понимаю.

Так или иначе, теперь они вышли из автобуса на полуденный солнцепек, чтобы проинспектировать обелиск цирка Нерона. Экскурсовод, который счел Эндерби испанцем, вкрадчиво говорил:

– Obelisco del Circo de Nerón.

– Si, – ответил неочарованный Эндерби. – Послушай, – повернулся он к Весте. – У меня в горле пересохло. Мне надо выпить.

Это все от сухих материй, которыми его пичкали: ворота на холме Пинчо, галерея Боргезе, мавзолей Августа, Пантеон, Сенат и Дворец правосудия, замок Сан-Анджело и виа делла Консильяционе. Эндерби вспомнились слова Артура Клафа. Груда сора – вот как он назвал Рим. Эндерби был готов склониться перед суждением великого поэта.

– Обломки и сор, – процитировал он.

– Знаешь, – сказала Веста, – я правда думаю, что на самом деле ты сущий обыватель.

– Желающий выпить. Мучимый жаждой.

– Ладно. И вообще экскурсия почти кончилась.

Эндерби, у которого менее чем за день развился нюх на распивочные, повел Весту по дороге Примирения[40]. Вскоре они уже сидели в теньке и пили фраскати.

– Мир, – сказала Веста со вздохом.

Эндерби поперхнулся вином.

– Прошу прощения?

– Вот чего мы всем хотим, правда? Мира. Покоя и порядка. Уверенности. Мысли стихают, и разум пребывает в мире перед лицом порядка. – Кожа у нее была такая чистая, такая моложавая под широкополой шляпой (также из той мадридской мастерской предприимчивого Берханьера), затеняющей изысканно раздутые ноздри и честные, но умные зеленые глаза. – Мир, – повторила она, потом снова вздохнула. – Бэ-э.

– Что это было за слово? – спросил Эндерби.

– Мир.

– Нет, нет, после него.

– А после я ничего не говорила. Тебе послышалось, малыш Гарри.

– Как ты меня назвала?

– Да что на тебя нашло? Римская магия престранно на тебя влияет. И пьешь ты гораздо больше, чем в Англии.

– Ты исцелила мой желудок, – охотно объяснил Эндерби. – Кажется, я в любых количествах могу пить эту жидкость вообще без каких-либо последствий. Диета, на которую ты меня посадила, несомненно, творит чудеса.

Весело ей покивав, он плеснул себе еще из кувшина.

По лицу Весты скользнуло отвращение, ноздри еще чуточку раздулись.

– Я говорю про мир, а ты желудки.

– Про один желудок, – поправил Эндерби. – Поэты говорят про желудки, а редактора «Фем» – про мир. Пожалуй, справедливый расклад.

– Для нас с тобой возможны такие мир и покой, – сказала Веста. – Красивый дом в Сассексе с видом на Даунс. Такие дышат покоем, правда?

– Ты слишком молода, чтобы хотеть покоя, – возразил Эндерби. – Покой для стариков.

– Бэ-э, да все мы его хотим, – с нажимом сказала Веста. – И знаешь ли, я чувствую его здесь, в Риме. Великие мир и покой.

– Ха, те еще мир и покой! – буркнул Эндерби. – Pax Romana. Всякий раз, что-то разоряя, римляне твердили, что восстанавливают мир. Чушь собачья! Это была мерзкая вульгарная цивилизация, облагороженная лишь тем, что спряталась за уймой типов склонений существительных. Мир? Да римляне не знали, что это такое. Проблеваться в отхожем месте после рябчиков в сиропе и улиток в желе или потискать малолетнего раба между переменами блюд – в этом они толк знали. Они знали, как испытать катарсис, когда смотришь, как на арене женщин рвут на части изголодавшиеся шелудивые львы. Но ни мира, ни покоя они не знали. Да если бы они с полминуты посидели в покое, то услышали бы, как множество голосов вопиют, что вся их империя – чистой воды надувательство. Не говори мне про чертов Pax Romana. – Эндерби фыркнул, не зная, от чего так завелся.

Веста снисходительно улыбнулась.

– Это не настоящий Рим. Это голливудский Рим.